Натали Де Рамон - Рыцарь моих снов

Тут в дверном проеме действительно возник поднос с кофейником и чашками, но держал его вовсе не дворецкий, а адвокат Брунар. Конечно же это сон!

— Как ты, дружочек? — спросил Брунар. — Не хотелось будить Герена, я сам сварил тебе кофе.

Я залпом проглотила чашку обжигающего напитка. Вот именно это мне и было надо! Налила себе вторую.

— Старина Арман так переживал, что банкет будет в мэрии, а не в замке, — сплетничал про дворецкого Брунар. — Как тебе Фонтан-Дюлен? Заговорил до умопомрачения? Редкостный проходимец! Классический образец торгаша и деляги.

Жаль, это определенно не сон.

— А ты не проходимец, дядюшка Эдуар? Как ты мог? Я еще не успела повидаться с папой, а ты подсовываешь мне этого делягу! Ты же прекрасно знал, кто он и что ему от меня надо! Это унизительно! Так не поступают друзья!

— Успокойся, девочка. — Адвокат взял мои руки. — Ох и ледышки!

Я дернулась, но он держал крепко.

— Послушай меня, Нана. Успокойся. Если бы Министерство культуры не заинтересовалось вашим замком, а Дюлен не проявил расторопность, задействовав все свои связи, то сейчас твой папа лежал бы в морге, а здесь хозяйничали бы судебные исполнители, описывая имущество для торгов.

— Торги! Долги! Папа никогда бы не потерпел вашего беспардонного нашествия!

Я со всей силы отпихнула Брунара, вылетела из охотничьей гостиной в гербовый зал и остановилась как вкопанная. Там не было ни души! Только папа по-прежнему лежал среди цветов и складок бархата.

— Папочка! — Я устремилась к нему. Мой голос и звуки шагов гулко зазвенели по залу. — Папочка!

Беззаботный сквознячок все так же играл папиными волосами и пламенем свечей в изголовье. Папины ресницы дрогнули, губы сложились в ласковую улыбку. А вдруг все неправда? Вдруг они ошибаются? Папа просто спит, устало свесив с постели правую руку?

— Папа, это я, — тихо произнесла я, уселась на край ложа и попыталась поудобнее пристроить эту его руку, интимно испачканную помадой какой-то из целовавших ее женщин.

Рука вяло сопротивлялась и была холодная. Я вытерла следы помады. Ну и что? У меня тоже холодные руки. Брунар назвал их ледышками.

— Папа! — Я передвинулась по бархатному покрывалу к нему поближе и заглянула в лицо, как делала в детстве, когда приходила будить утром. — Па-па! — Я погладила его волосы и скользнула рукой по щеке.

Щека тоже была холодная. Для сравнения я потрогала свою и чуть не вскрикнула: моя собственная оказалась страшно горячей, несмотря на непрекращающийся озноб. А папина была холодная, нет, не ледяная, не замерзшая, а просто холодная. Безразлично холодная. И его лоб тоже был холодный и безразличный, как камень.

Чтобы убедиться окончательно, я коснулась папиного лба губами, как делал он сам, когда я болела. Лучше бы я не экспериментировала! Ощущение губ оказалось еще страшнее! И едва уловимый лекарственный запашок консерванта, я его хорошо знаю: так пахнут в музеях чучела животных и птиц…

— Папочка, значит, все? Значит, тебя нет больше? — Мне ужасно хотелось заплакать, но мои глаза были сухими до боли. — А как же я? Как я без тебя? Папочка! Зачем ты это сделал?

Я обняла его за плечи и прижалась к груди. С тем же успехом я могла бы обнимать ледяной валун в Антарктиде. И вдруг вместе с холодом на меня накатил ужас: а что, если папа сейчас прижмет меня к себе своими безразличными холодными руками и задушит? Нет, Боже мой, глупость какая! Папа никогда не поступит так. Но ведь это не папа: это бездушное, холодное тело, труп, камень… И мой папа одновременно…

— Папочка, прости! Прости! Как я могла подумать такое! Прости, папочка!

Я сползла с ложа вниз и встала перед ним на колени, уткнувшись лбом в шелковистый холодный бархат. А что, если мне умереть тоже? Зачем мне жить дальше без папы, без нашего замка? Я ведь никому не нужна. Мэр устроит очередное шоу, потом здесь будет музей и экскурсоводы станут рассказывать туристам, как, дескать, несколько столетий подряд жили тут такие Бельшюты, беспечные, добрые бароны, а потом все сразу умерли, как динозавры…

Не придумывай, девочка, сказал папа. Он сидел на складном стульчике, а вокруг него бродили пингвины и ели морковку и груши из его рук. Ты нужна пингвинам, ты не можешь их бросить.

— Но ты же смог бросить меня?

Я с тобой, я никуда не делся. Просто износилось мое тело. Но я-то здесь, мы ведь разговариваем!

— А пингвины? Их здесь нет. Они в Антарктиде.

В Антарктиде, согласился папа. И ты нужна им.