Натали де Рамон - Принц в наследство

Все плыло перед моими глазами в сияющем, мерцающем золотом колдовском тумане. И почему такое происходит со мной — сорокалетней, усталой, разочаровавшейся в жизни женщиной? Ах, если бы мне было сейчас двадцать лет! А может, я все-таки сплю? Даже если и так, пусть, пусть это сон, но я принимаю его игру! Какое же он придумал себе имя? Маркиз Козе-Кусак де Тремун? Нет, ля Тре… Три…

— Маркиз, простите старую королеву, я забыла ваше имя!

Он обернулся и так посмотрел на меня, как на меня не смотрел никто и никогда за всю мою достаточно долгую жизнь! Мне стало и приятно, и неловко. Я поправила уже подсохшие волосы и попросила помочь справиться со шнуровкой на спине.

— Сочту за честь! Моя королева!

Он бросился ко мне, и я почувствовала на своих плечах его жаркое дыхание, а его ловкие руки уже умело зашнуровали платье. Он отступил на шаг, как художник, любующийся своим творением. Только сейчас я поняла, что он тоже мокрый до нитки, и, чтобы скрыть свой восторг, заметила, мол, негоже вассалу в присутствии королевы находиться в затрапезном виде, ему надлежит предстать пред ней во всем блеске маркиза де… ле…

— Коссе-Бриссак и Ла Тремуй, моя королева! Мое имя в устах вашего королевского величества прозвучит подобно музыке!

Теперь уже я смотрела на воды и парк в дымке дождя, все еще не веря происходящей со мной сказке. Я словно вернулась в юность и чувствовала себя девчонкой, попавшей в Страну чудес.

— Соблаговолите еще вина, королева Екатерина!

Я обернулась. Он словно сошел со старинного полотна! Я даже закрыла лицо руками. Нет, не может человек двадцать первого века так преспокойно поправлять на себе короткий плащ и так естественно отставлять ногу, затянутую в черно-золотой чулок.

Я, наверное, порядочно простояла, не отнимая рук от лица, потому что он сам отвел их и заглянул мне в глаза. Я попыталась шутливо сказать: “Ах, оставьте, маркиз!” — но успела только ахнуть, почувствовав на своих губах его губы и тотчас же ощутив их вкус. А в следующее мгновение он уже стоял передо мной на коленях, прижимая мою руку к своему сердцу.

— Что вы делаете со мной, королева, — прошептал он и снова подхватил меня на руки, мои юбки романтично зашуршали, и я оказалась на лиловом шелке кровати.

У меня не было ни сил, ни желания противиться охватившему меня безоглядному ощущению чуда. Да, я — королева, он — мой дерзкий вассал, единственный и желанный, страстный и нерешительный, познавший жизнь и совершенно юный. Он с придыханием целовал мою шею, плечи, его пальцы наигрывали на моей спине фантастическую мелодию, мне казалось, что я теряю сознание, когда касалась губами его рта, век, мочки уха, еще влажных темных волос…

Вдруг он резко вскочил.

— Простите меня, простите, я не смею, не имею права! Я никудышный хозяин, я даже не накормил вас, а напал как дикой зверь! Я не смею целовать даже мизинцы ваших королевских ног!

И вдруг на самом деле взял в свои руки мои босые ноги и принялся целовать на них каждый палец. Я уже вообще перестала понимать что-либо, а только чувствовала, как во мне рос цветок и безудержно рвался на волю. Я опять бросилась в его объятия, мы судорожно помогали друг другу освобождаться от одежд, и мой цветок наконец вырвался на волю, ощутив, как в него по-хозяйски проникает осторожный шмель и счастливо пьет долгожданный одурманивающий ликующий нектар.

Мы молча и недвижимо лежали рядом, ощущение счастья разливалось по моему телу и не проходило, набегая и отступая теплой волной. Во всем мире для меня существовали только его глаза. Из них струился свет и радугой перетекал в мои.

— Ты вернулась ко мне, — прошептал он, и я почувствовала, что его глаза влажно заблестели. — Океан отнял тебя, но Шер, дивный, волшебный, добрый старина Шер вернул мне мою нимфу, мою наяду, мою королеву!

И я тоже заплакала, он говорил слишком поэтично и красиво, со мной так никто и никогда не разговаривал. Он что-то нежно шептал, слизывая мои слезы и целуя мои глаза, щеки, рот; волна заметалась по моему телу все настойчивее, радуга уже заполоняла все вокруг, и новый цветок, еще пленительнее и ярче первого, снова благодарно отдал свой нектар самому лучшему и доброму в мире шмелю.

Теперь мы уже больше не плакали, а смеялись и радовались, словно потерявшиеся по злой воле судьбы, а теперь вновь обретшие друг друга в сказочном и безмятежном краю. Он завернул меня в настоящую горностаевую мантию, принес на подносе вино, хлеб, сыр, фрукты. И мы пировали как заправские король и королева, выигравшие поединок со злым роком. Он наряжал меня в древние наряды, но стоило ему только прикоснуться ко мне, чтобы поправить складку или бант, как мой цветок распускался с новой силой и торопил шмеля, чтобы вновь и вновь отдавать ему свой нектар.