Ада Суинберн - Зимняя сказка

Жюли остановилась, села на ступеньки и, облокотившись о перила, закрыла глаза. Картины беззаботного детства одна за другой замелькали в воображении. Вот день рождения. Далекий-далекий, но Жюли помнит его, как сейчас. Катрин со смешными бантами. Теперь она уехала в Швейцарию и работает в Женеве. Малыш Поль, ее младший брат, весь запачкался мороженым и хохочет, пытаясь поймать подгоняемый ветром шарик. Он женат на актрисе и живет в Руане. У них родился сын, Огюст. А вот мама и папа прожили в браке больше тридцати лет. Жюли была поздним ребенком. До нее в семье умерли два мальчика от наследственной эпилепсии. Мать родила ее после сорока. Отцу было пятьдесят два. Родители умерли, как в сказке, в один день. Однажды, когда Жюли только начала работать, ей позвонили из больницы и сообщили: мадам Ренье скончалась от сердечного приступа. Упала в магазине. Врачи не смогли ее спасти. Жюли не думала о себе. Боль словно отошла на второй план, заслоненная заботой об отце. Как сообщить ему? Бедный старик, он души не чаял в своей ненаглядной супруге. Как разбить ему сердце? Но судьба избавила Жюли от этой необходимости. Когда она вернулась домой, отец уже был мертв. В его руках застыл свежий номер газеты, который он собрался полистать. Он не узнал о кончине жены. Из больницы не позвонили ему — они разыскали только дочь. На похоронах Жюли не плакала. Эти люди — самое дорогое, что у нее было, — ушли. Нет, не умерли, а просто ушли в заоблачные дали, куда нет дороги живым.

Жюли почувствовала, как по щекам ее, в который раз за этот день, побежали слезы. Замечательно. Отлично. Всю жизнь она стремилась к чему-то. Учиться, потом поступить в приличное учебное заведение. Все удавалось, все получалось. Но теперь выяснилось, что усилия, не имеющие вектора, так же бессмысленны, как вращение лопастей ветряной мельницы, если между жерновов некому насыпать зерна.

Жюли уронила голову на руки. Нет, это не депрессия. Осенняя, весенняя или еще какая… Все гораздо серьезнее. Чувства, мысли копились долгие годы, не находя выхода. Мадемуазель Ренье — молодая перспективная женщина, умная, красивая и… И никому не нужная со своей красотой и умом, кроме этого чудака Шарля. Разве для такой жизни она готовила себя? Разве об этом мечтала?

Жюли не хотелось уходить. Остаться бы здесь до самой ночи. Просто сидеть на ступеньках и ждать, пока скованный тишиной умрет где-нибудь в углу последний звук.

Вдруг где-то наверху хлопнула дверь. Видимо, еще кому-то не нравится толчея в лифтах. Жюли быстро вытерла глаза и поднялась на ноги, согнувшись, впрочем, будто завязывает шнурок ботинка.

— А, — зазвенел гулкими перекатами голос Шарля. — Так и знал, что найду вас именно здесь. Но, откровенно говоря, это не лучшее место, чтобы уединиться. Я знаю пару таких. Могу показать.

Жюли выпрямилась и, подхватив со ступеней сумочку, шагнула вперед.

— Идемте, мы договорились только о дороге домой.

— А вы всегда соблюдаете такую точность?

— Стараюсь. — Жюли обернулась, намереваясь сказать ему очередную колкость, и обомлела.

Ее собеседник изменился. И, надо сказать, в лучшую сторону. Оказывается, борода может испортить внешность.

— Вы… — Жюли замерла в изумлении, не в силах вымолвить ни слова.

— Ради вашего спокойствия я готов пожертвовать даже бородой и усами. Так лучше?

— Не… Не то слово…

Шарль не просто изменился. Он словно преобразился. И не только лицо. Или это раньше борода придавала неказистость всей его фигуре? Или теперь он выпрямился, освободившись от вечной тяжести. В любом случае прежнего Шатобриана не стало. Перед Жюли стоял довольно симпатичный мужчина средних лет, без тени застенчивости или ненормальности. Он перестал сутулиться. Даже безразмерный плащ и мешковатые брюки смотрелись на нем совершенно иначе. Только глаза остались прежними. Черные-черные, где радужку едва ли можно было отличить от зрачков. Граница между ними угадывалась лишь по наитию. Да еще осознание того, что у человека не бывает таких глаз, подсказывало разгадку таинственного взгляда. Жюли невольно залюбовалась этими глазами, словно утонула в них.

— Вы опять плакали. — Шарль нахмурился. — Так дело не пойдет. Давайте доедем до Монмартра.

— Что он вам дался, — не очень вежливо отозвалась Жюли.

Ей было неприятно. Неприятно, потому что этот человек понимал ее слишком хорошо. Точнее, видел насквозь. Хорошо, когда в твое состояние, в душу легко проникает любимый и любящий человек. Но чужой… Это всегда воспринимается как вторжение в запретную область, крах святыни, которую бережешь не только от посторонних, но зачастую и от самого себя. За сегодняшний день Шарль уже дважды пересек запретную грань, и его это, по всей видимости, нисколько не стесняло. Напротив, он даже считал себя вправе проделывать подобные вещи. Именно это и раздражало Жюли.