Дорис Уилкс: Любовь — это серьезно

Затаив дыхание, она на цыпочках переступила порог погруженной во тьму комнаты. Плотные шторы были задернуты, и она оставила приоткрытой дверь в коридор, чтобы ненароком не налететь на мебель и не загреметь.

Она еще никогда не была в его спальне. В спальне человека, который будоражил ее воображение, а сердце заставлял биться в сумасшедшем ритме от восторга и страха одновременно.

Вот и сейчас ей казалось, что стук ее сердца подобен бою барабана и оглушительным грохотом наполняет не только комнату, но и весь дом. И как бы в подтверждение ее ощущений спящий на кровати человек заворочался и неожиданно сел, прикрывая глаза от света, проникающего в спальню из коридора. В следующее мгновение, узнав ночную гостью, он спрыгнул с постели и предстал перед ней.

Впервые увидев почти полностью обнаженного мужчину, да еще мужчину своей мечты, она так растерялась, что в ответ на вполне резонный вопрос, что она здесь делает, только и смогла пролепетать:

— Я... я не знаю... Мне хотелось тебя видеть.

Понимающе усмехнувшись, он приблизился к ней, на ходу надевая халат и завязывая пояс. В серых проницательных глазах блеснул нехороший огонек.

Она не на шутку испугалась. Затея, представлявшаяся несложной, но бесконечно соблазнительной, на деле обернулась опасной авантюрой откровенно предосудительного толка. Юная особа, пухленькая, если не сказать больше, в полупрозрачной ночной рубашке, с кокетливо распущенными по плечам черными волосами, подведенными ярко-голубыми тенями веками и призывно накрашенными губами, прерывисто дыша, уставилась на молодого мужчину.

Цель визита вряд ли ввела бы кого-либо в заблуждение, тем более человека проницательного, расчетливого и отнюдь не сентиментального, каким был хозяин спальни. То ли желая позабавиться, то ли намереваясь проучить наивную дурочку, видимо, возомнившую себя обольстительницей, равной Клеопатре, он сперва пальцем стер с ее рта помаду, а потом...

Все дальнейшее промелькнуло как в тумане. Только спустя какое-то время она смогла восстановить в памяти ход событий и... ужаснулась...

А пока же она внезапно ощутила, как он с жадностью приник к ее губам, стиснув в объятиях, и почувствовала, как неизвестное ей доселе вожделение сладостной истомой наполняет каждую клеточку ее тела.

Когда он отпустил ее, она, полуживая от обрушившегося на нее шквала эмоций, еле слышно произнесла:

— Ты... ты меня любишь?

Жесткий, презрительный смешок в мгновение ока вернул ее из сказочной страны неземного блаженства на грешную землю.

— Люблю?! Тебя?! Да за кого ты меня принимаешь?

Комья мерзлой земли глухо ударились о крышку гроба. Последние скорбящие разошлись. Тори осталась у могилы одна.

Роджер Ллойд. Ее дед. Человек, который сломал жизнь своей дочери, а потом вдруг пожелал повидаться с единственной внучкой, которую до этого знать не знал... Для чего? Чтобы она простила умирающего старика, и он смог бы отойти в лучший мир со спокойной совестью?..

Зловещая тень упала на свежезасыпанную могилу. Тори вздрогнула и напряглась. Даже не оборачиваясь, она знала, что это Винс, Винсент Ллойд, преуспевающий бизнесмен, за чьими рискованными предприятиями Тори следила с другого конца земли. Внутренне подобравшись, она повернулась к нему. Его выразительное лицо было суровым, взгляд — пронзительным и жестким.

— Прошу прощения, а вы кто?

Голос был холоден, точно смерзшийся снег, который еще не растаял в низинах под слабеньким мартовским солнцем. И Тори даже поежилась, услышав его.

— Ты что, не узнал меня, Винс? Свою единственную двоюродную сестру?

В тоне девушки не было и намека на родственную теплоту, а только горький сарказм. В свое время Винс, который на самом деле приходился ей двоюродным дядей, а не братом, испортил жизнь Джилл не меньше, чем дедушка Роджер, и ускорил ее трагический конец.

Он изменился в лице, что Тори отметила не без удовольствия. Привести в замешательство Винсента Ллойда, который теперь, после кончины своего дяди, встанет во главе крупнейшего в стране строительного концерна, — тут есть чем гордиться!

— Виктория?!

Сейчас будущий магнат выглядел неважно, но все равно держался с достоинством, которое граничило с надменностью и происходило от излишней уверенности в себе. Черноволосый, в длинном черном пальто поверх темного костюма, Винсент напоминал Тори ворона, вьющегося над беспомощной жертвой. Ей даже стало немножко не по себе. А ведь он лишь слегка хмурился, глядя на нее сверху вниз.