Дороти Уильямс - Ускользающий луч

— Да уж… Неужели я действительно была такой ужасной?

— Угу…

— Мне очень жаль, но…

— Да, я понимаю, ты тревожилась о своих животных. Одри, я и вправду все понимаю, но это не вина Витторио. На самом деле он испытывает множество трудностей и идет на это только ради тебя.

Ради нее или ради Рико и матери? Теперь ясно, почему он настаивал на ее приезде. Витторио вызвал ее вовсе не для переговоров об аренде земли, а потому что считал, что она обязана навестить родителей. Какое ему-то до этого дело?

— А теперь пошли, — ласково сказала мать. — Тебе нужно позавтракать; кофе еще горячий. Ты ведь не хочешь опоздать на экскурсию?

Нет, она не хотела опоздать на экскурсию.

— Почему он тебе не нравится? — спросила Эмили, пока Одри торопливо намазывала рогалик маслом и джемом.

— Витторио? Сама не знаю, — уклончиво пробормотала дочь. — Просто он выводит меня из себя!

Выводит? О да, в самом деле выводит. До такой степени, что приходится сдерживать свои сексуальные фантазии вроде желания сорвать с него одежду, повалить на кровать и изнасиловать… О да, объяснить это было бы легче легкого, правда? Объяснить, что с первого взгляда (а познакомились они на свадьбе ее матери и Рико) она испытала такое ощущение, словно ей на голову упал кирпич. Она улыбалась, а Витторио смотрел на нее с насмешливым любопытством. А потом Одри попыталась убедить себя, что он высокомерный, самодовольный и смотрит на жизнь, как на игру. Его собственную игру.

Одри знала, что он богат, знаменит, и решила, — как всегда, поторопившись, — что перед ней записной сердцеед. Конечно, вскоре она обнаружила свою ошибку. У него действительно были увлечения, однако касались они археологии. Одной археологии.

Мать упрекала ее в эгоизме, но разве тот же упрек нельзя было предъявить Витторио? Одри заботили только ее животные, а Витторио — его черепки. Впрочем, похоже, так думает она одна. Рико любил и уважал Витторио. Мать находила его очаровательным. С чего она это взяла? Витторио не очаровывал людей, а попросту игнорировал их. В упор не видел!

Выходило, что она оскорбляла его понапрасну, хмуро думала Одри. Особенно, когда попрекала его собственной квартирой, чем успешно занималась все эти дни.

Она честно признавалась себе, что приходит в бешенство, когда на Витторио смотрят другие женщины. А он даже ничего не замечает! Не поднимает головы! Одри мучило как чувство вины, так и необоримое влечение. Ее пугали приступы неистового желания, она не представляла, что способна на подобное.

Ее гнали из Рима не только мысли о несчастных животных, но и Витторио. Одри знала, что новые встречи с ним неизбежны, и боялась рано или поздно выдать свои подлинные чувства. Едва она получила его письмо, как сорвалась с места, словно девчонка без царя в голове. Словно последняя дура.

Покосившись на часы и обрадовавшись возможности прервать неприятный разговор с матерью, она залпом допила кофе и побежала принимать душ и одеваться.

Одри влезла в ненавистные матери джинсы, облачилась в кремовую блузку, быстро позвонила Кэтрин, удостоверилась, что все в порядке, попросила ее попытаться подыскать хоть что-нибудь подходящее, схватила сумку, подаренный Рико путеводитель и была такова.

Не уверенная в том, что сумеет самостоятельно добраться до Ватикана (несмотря на карту в путеводителе), она взяла такси и безучастно уставилась в окно, мысленно продолжая диалог с Эмили.

Извинись, сказала мать. Как она будет извиняться, если при одной мысли об этом слова застревают в горле? Не так уж она и виновата… Нет, виновата. Неужели она действительно так изменилась и стала настоящим чудовищем?

Одри испустила протяжный вздох и раскрыла путеводитель. «В библиотеке Ватикана хранится множество знаменитых рукописей, в том числе первая карта Америки после ее открытия Колумбом…» Может быть, однажды в путеводитель попадет имя Витторио, увековеченное за какое-нибудь великое открытие, сделанное им. Или оно попадет в полицейский перечень знаменитых убийств, потому что рано или поздно она непременно проломит ему голову бесценным памятником античности — скорее всего, работы кельтов…

Эта мысль заставила ее вернуться к упрекам матери. Справедливым упрекам. Одри знала за собой грех: она была нетерпелива, упряма и не учитывала чувств других людей. Не по бессердечию: просто дел было очень много, а времени очень мало. Некогда было позволить себе остановиться и оглядеться, наверное, она даже не знала, как это делается.