Элизабет Хардвиг: Охотница за удачей

Похоже, он привык командовать. Она поняла это по его лицу. Еще она поняла, что лучше бы ей с ним не встречаться. Хотя, конечно, Мэтью великолепный образец мужчины. Ну и что? Ей хватало таких образцов, которым не терпелось вторгнуться в ее личное пространство. Все считали ее красивой, да она и сама это знала, но тщеславием не отличалась. Почему-то многие мужчины в Хиброне, да и не только здесь, считали, что именно их она ждала всю жизнь. Она даже гордилась своим умением избавлять их от такого заблуждения. То, что ее напугала перспектива возвращения Мэтью Бертрама в семь часов утра, не поддавалось логическому объяснению. Почему? Он всего лишь мужчина, один из многих.

По рации поступил запрос о погодных условиях в районе островов Баттона. Оливия быстро выдала информацию капитану рыболовного судна, с которым она не раз общалась за эти годы по рации. Они поболтали немного. Оливия машинально оглядывала комнату. Большую часть смены она просиживала здесь наедине с собой в ожидании каких-нибудь происшествий. Да, пора все менять, решительно подумала она, прощаясь с капитаном и принимаясь за почту.

В первом конверте оказалось послание от начальника. Он выражал ей благодарность за оперативность, проявленную в деле спасения людей с тонущей яхты «Медуза», и обещал присутствовать на ее прощальном ужине в субботу. Она взялась за второй конверт, но зазвонил телефон.

— Береговая охрана, на телефоне Шелл.

Последовала легкая заминка.

— Оливия Шелл?

— Так точно. Чем могу быть полезна?

— Меня зовут Стэн Хорнби… Я был с Мэтью Бертрамом в ту ночь, когда затонула «Медуза». Мне сказали, что сегодня ваша первая смена после той ночи… так я звоню поблагодарить вас за наше спасение. Спасибо, мисс Шелл.

Голос приятный, совсем не похож на командный баритон Мэтью Бертрама.

— Пожалуйста, — ответила Оливия.

— Я звоню вам еще по одной причине. Не хочу, чтоб вы думали, будто Мэтью как-то повинен в случившемся.

— Ну, это не…

— Нет, позвольте мне договорить… Короче, все это на моей совести. Понимаете, мы заходили в Исландию, а через несколько дней Мэтью свалился с тяжелым воспалением легких. И в ту ночь вахту нес я, а я далеко не лучший матрос. Я заснул за штурвалом, а налетевший шквал снес нас с курса, и яхту швырнуло на камни. Думаю, Мэтью никогда не простит мне ее гибели, он любил эту яхту как женщину. Даже больше, наверное. Я оказался за бортом, он спас меня, потом передал сигнал бедствия и попросил помощи. Он сделал для меня больше, чем я заслужил… Никогда этого не забуду.

— Я рада, что все кончилось благополучно, — дипломатично ответила Оливия, не понимая, почему ее так раздражает, что этот высокомерный мистер Бертрам оказался не только красавцем, но и героем.

— Мэтью один из лучших шкиперов и самый лучший на свете друг.

Она подула в трубку, изображая помехи. Еще раз поблагодарив ее, Стэн наконец повесил трубку. Опустив трубку, Оливия живо представила себе эту картину: шквальный ветер несет яхту на камни и разбивает ее, вокруг вздымаясь кипят высокие волны. Чудо, что эти двое не утонули. А чудо зовут Мэтью Бертрамом. Длинноногий темноволосый мужчина, который обещал встретить ее после работы завтра утром. После смены на нее лучше не смотреть: на ней будут те же, что сейчас, потертые джинсы и безразмерный свитер, из косметики с собой только тюбик губной помады. Одежда и отсутствие макияжа ее никогда не волновали, если она была вне поля зрения Энди.

Оливия протопала в смежную комнату, служившую кухней, и достала из буфета консервированный суп. Просто она устала и проголодалась. Завтра утром она примет благодарность Мэтью Бертрама со всей доступной ей вежливостью и помашет ему ручкой. Не успеет она оглянуться, как окажется в Филадельфии и все это останется в прошлом: ее работа, «Медуза» и Энди. А также мистер Бертрам Великолепный.

Ночные часы дежурства тянутся медленно. Оливия поела, написала пару писем и сделала несколько обязательных звонков. Времени для размышлений у нее на работе более чем достаточно, особенно в ночные смены. Думать об отце не хотелось — слишком тяжело. Но забыть те последние полчаса, которые она провела в его особняке, когда летала в Филадельфию, было невозможно…

Запищала рация. Вздрогнув, Оливия вернулась к своим обязанностям, но слово «замужество», произнесенное Брэдом, продолжало жить в ее сознании, разговаривала ли она с капитаном рыболовного судна или делала записи в вахтенном журнале. Никогда еще эта проблема не вставала перед ней так остро. Отказать в последней просьбе умирающему — а какой еще у нее есть выход? — означает закрыть последнюю дверь, которая, возможно, ведет к сближению с отцом. А она всем сердцем жаждет душевной близости с ним.