Сьюзен Хаувотч - Песня любви

Джорджина ничего не могла с собой поделать. Она во все глаза рассматривала подскочившего к Маку рослого брюнета, самого красивого голубоглазого дьявола, которого ей доводилось видеть. Сообразив, что это, должно быть, один из «лордов», о которых ей пытался рассказать Мак, она пришла к заключению, что он не соответствует ее представлению об особах такого рода. Джентльмен вовсе не выглядел расфуфыренным. Хотя платье на нем несомненно высшего качества, однако это не бросалось в глаза, не было никаких кричащих деталей из атласа или вельвета. Если не считать сверхмодного галстука, он одет так, как мог бы выглядеть любой из ее братьев, собравшийся на выход.

Все это отложилось у нее в мозгу, однако нервозность ее только усилилась, поскольку в поведении незнакомца открыто ощущалась враждебность. Чувствовалось, что он пылает едва сдерживаемым гневом, который, похоже, был целиком направлен на Мака.

—Кэмерон? — тихо спросил он Мака.

—Макдонелл, парень, Айан Макдонелл.

—Лжешь.

У Джорджины отвалилась челюсть, когда она услышала это обвинение, брошенное незнакомцем. Затем, увидев, что тот схватил Мака за лацканы и рывком поднял его, она и вовсе задохнулась. Между тем двое мужчин скрестили взгляды. Лица их находились в считаных сантиметрах друг от друга. Серые глаза Мака горели негодованием. Ради всего святого, она не может допустить, чтобы они сцепились всерьез. Подобно любому моряку, Мак был не прочь подраться, но, черт подери, не для того же они сюда притащились. И они не могут позволить себе привлечь всеобщее внимание, по крайней мере, она не может.

Даже не подумав, что не умеет им пользоваться, Джорджина извлекла из рукава кортик. Вообще-то она и не помышляла воспользоваться им по назначению, просто намеревалась отпугнуть элегантного джентльмена. Однако пока она примеривалась, как половчее ухватить его своими огромными рукавицами, он уже был выбит у нее.

В этот момент она действительно перепугалась, особенно вспомнив — с некоторым опозданием, — что угрожавший им незнакомец не один. Ей было непонятно, отчего, коли им взбрело в голову поразвлечься, они выбрали именно ее и Мака — ведь комната полна крепких мужчин. Ей, конечно, довелось слышать о случаях, когда надменные джентльмены стремились запугать простолюдинов, ощущая за собой силу и власть. Однако она не собиралась безучастно получать оскорбления. Ну, уж нет! Ее намерение оставаться в тени вылетело у нее из головы в ту минуту, когда она ощутила всю несправедливость неспровоцированного нападения на них, заставившую ее вспомнить о несправедливости, стоившей ей Малколма.

Повернувшись назад, она, ничего толком не видя, яростно бросилась с кулачками вперед, вымещая всю горечь, накопленную за шесть лет, всю ненависть к англичанам, и особенно к аристократам, нанося удары руками и ногами, однако с одним лишь эффектом — ощущением боли в пальцах рук и ног. Проклятый незнакомец был подобен кирпичной стене, что еще больше распаляло ее, и она уже не могла остановиться.

Это продолжалось бы до бесконечности, если бы «кирпичная стена» не решила, что ей уже достаточно. Внезапно Джорджина ощутила, как ее ноги оторвались от земли, и она без всяких усилий с ее стороны совершает небольшой полет в воздухе, причем, что самое ужасное — рука, удерживающая ее, была прижата к ее груди.

Но мало того, темноволосый джентльмен, все еще вцепившийся в одежду Мака, вдруг в полный голос воскликнул:

—О, Боже, он же женщина!

—Знаю, — ответила кирпичная стена, и Джорджине послышались нотки недоумения.

—Ну, добились своего, паскудные хамы! — выпалила она им в лицо, отлично сознавая ненужность маскарада. — Мак, сделай же что-нибудь!

Мак сделал попытку, однако рука, отведенная для удара назад и выброшенная затем вперед в сторону темноволосого, была перехвачена и припечатана к стойке бара.

—К чему это, Макдонелл, — проговорил брюнет. — Я совершил оплошность. Цвет глаз не тот. Прошу извинить.

Мак был сбит с толку той легкостью, с которой его переплюнули. Он, — не менее крупный мужчина, чем англичанин, и все же оказался не в состоянии отлепить свою руку, прижатую тем к стойке бара. У него появилось ощущение, что, даже если и удастся завладеть собственной рукой, большой пользы это ему не принесет.

Он кивнул головой в знак того, что извинения приняты, и вслед за этим заполучил свободу для своей руки. Однако Джорджина все еще пребывала в руках второго грубияна — блондина, в котором в первый же момент, как он увидел обоих, Мак инстинктивно почувствовал большую опасность.