Модин Мун - Простые истины

Она выглядит такой же хрупкой, как и его жена, Алисия, в последние месяцы, проведенные вместе. Она такая же хрупкая, как и Дженни, когда та только приехала в Авалон. Хотя он и подозревал, что Мэг никогда не сознается в собственной слабости.

Он может дан. Мэг уверенность и защиту, которые понадобятся ей, чтобы узнать, кем она была и кем может стать. Ее сын сможет снова стать ребенком. А через несколько месяцев, когда она перестанет нуждаться в нем, он забудет о ней.

Забудет ли?

Отдавать тяжело. Гораздо тяжелее, чем он представлял. Он поклялся, что, если останется жив, научится отдавать. Отдавать, а не принимать как должное.

Отдавать, потому что он уже получил больше, нежели сможет вернуть.

Мэг откинулась в кресле, обтянутом роскошной обивкой. Она прикрыла глаза и задумалась, решая, с чего начать историю своей жизни.

В какой-то момент самое ее существо стало созвучно окружавшей обстановке — приглушенному гулу мощного двигателя, приятной на ощупь обивке кресла, пушистому ковру… От всего исходило ощущение новизны и чистоты.

Обстановка внутри пассажирского отсека самолета призвана была защитить пассажиров и сделать их полет приятным, так же как и богатство Карлтонов призвано было обезопасить и окружить комфортом.

И если за ее спиной будет состояние Карлтонов, ей, может быть, уже не придется так отчаянно скрываться от Блейка…

Мэг открыла глаза и обнаружила, что Лукас Ламберт изучает ее.

— Сейчас лучше?

В его взгляде Мэг разглядела участие. А еще — тайну. Тайну, о которой она даже и не догадывалась. Но разговор сейчас не о нем, а о ней.

— Ты будешь записывать?

Ламберт показал на столик между ними; Мэг заметила прибор с письменными принадлежностями.

— Я могу записать на бумагу, а могу и на пленку.

Мэг вздохнула.

— Лучше на бумагу.

Ламберт кивнул. Из внутреннего кармана он вынул небольшой блокнот и золотую ручку.

— С чего мне начать?

— Мэг, это не допрос. Просто расскажи о себе.

— Я выросла в Саймонвиле. Это небольшой городок в сорока пяти милях к востоку от Сакраменто. Я была приемным ребенком и, кажется, знала об этом всегда. Моими приемными родителями были и есть Джеймс и Одри Стемплы. Они звали меня Маргарет-Энн, или просто Мэг. Отчим — судья. Мачеха — дочь врача. Их родственники рассказывали мне, что Джеймс и Одри очень давно хотели ребенка. Мне говорили, что я — дочь одной дальней родственницы, но я знала, что это не так. Родители, а в особенности мать, много чего говорили мне, когда бывали рассержены, — вспомнила Мэг, и ей стало больно. — Я мало что помню из раннего детства, очень мало. Помню первый класс. Мне тогда несладко приходилось. И во втором — тоже. И даже в третьем.

— Плохое поведение? — поинтересовался Лукас.

В его голосе Мэг уловила едва заметный смех. Что ж, неудивительно, что он спросил об этом. Ладно бы поведение… Лукас Ламберт понял бы ее, может, даже оценил бы по достоинству. Непонятно, почему его мнение вдруг стало небезразлично ей.

— Нет, — призналась она. — Успеваемость. Я едва-едва переползла во второй класс. И всю начальную школу училась со скрипом.

— Вот уж не поверил бы!

— Джеймсу и Одри тоже не верилось. Особенно Одри. Раз за разом она вдалбливала мне, что я должна учиться лучше, что я, их дочь, не вправе позорить их доброе имя, что они сделали мне великое одолжение, удочерив…

— Есть много уважительных причин, по которым неглупый ребенок плохо учится в школе.

Мэг вздохнула, благодарно улыбнувшись ему.

— Спасибо на добром слове. Да, теперь-то я понимаю, что на самом деле не давала им и повода к недовольству… Скажи-ка мне еще раз, когда я родилась?

— Двадцатого января.

— Значит, Мэг Карлтон исполнится двадцать девять?

— Да.

На глаза Мэг навернулись слезы. Из свидетельства о рождении Маргарет-Энн Стемпл ясно как день, что всего пять месяцев назад ей исполнилось тридцать лет.

Ламберт не проронил ни слова. Встревоженная, Мэг подняла голову. Он неотрывно смотрел на нее; взгляд его был сосредоточенным; в руке он вертел золотую ручку.

— Мне начинает казаться, — наконец, заговорил он, — что Джеймсу и Одри придется за многое ответить. За «труды праведные», за воспитание чужого ребенка, за то, что они не холили и не лелеяли этого ребенка, раз уж он у них появился.

Лелеять! Да, именно так Мэг относилась к собственному сыну. Но как странно слышать такое слово из уст того, кого, похоже, самого никогда не любили.