Патриция Уилсон: Три любовных романа Лучшие из лучших — 1996 (из второго десятка).

– «Грабеж средь бела дня»! – Вскинув подбородок, Кэсси гордо вышла из кабинета, едва не хлопнув дверью. Ей было наплевать, закончил он разговор или нет.

– Чего он хотел? – спросил Клод Экленд, с интересом гладя на пунцовую от гнева Кэсси.

– Мне бы не хотелось говорить.

– У‑у‑у! Какой гадкий! – Он тихонько присвистнул, чем вконец вывел Кэсси из себя, но, решив не обращать на него внимания, она быстро прошагала через весь офис к своему столу и с минуту сидела у компьютера, чтобы успокоиться, а уж потом насесть на Гая по поводу нового материала.

В театр она снова пошла на той же неделе. Ей всегда присылали два пригласительных билета, чтобы она могла привести с собой кого‑нибудь из друзей, но Кэсси ходила в одиночку. Для нее это была работа, и на сей раз она проделала ее вторично. Она перечитала рецензию за минувшую неделю и убедилась, что та была действительно уничтожающей. Что касается этой недели, Кэсси решила удостовериться, что ее прошлое не мешает ей быть объективной. Новая рецензия была уже написана и сейчас лежала у нее в сумке. Первый акт пьесы подходил к концу, и пока что Кэсси не видела причин упрекать себя в пристрастности – постановка производила весьма скверное впечатление.

Во время антракта Кэсси пошла в бар и заказала коктейль. Она не испытывала ни малейшего неудобства оттого, что стоит здесь одна. Поэтому, когда рядом раздался низкий голос, повторивший ее заказ, и сильная загорелая рука положила на стойку деньги за два бокала, она вздрогнула от неожиданности.

– Я сидел в бельэтаже, – предваряя ее вопрос, сказал Джордан Рис, когда они шли к столику. – Я все время наблюдал за вами, и, насколько успел заметить, вы не сделали ни одной записи. Очевидно, у вас абсолютная память, мисс Престон?

– Сегодня записывать ни к чему! – Кэсси гневно сверкнула глазами, возмущенная его подглядыванием. – Я смотрю эту пьесу уже второй раз. Первый был два дня назад. Рецензия уже готова и лежит у меня в сумке.

– Значит, вы не считаете себя непогрешимой? Можно мне взглянуть на ваш отзыв?

Он властно протянул руку, привычно ожидая повиновения, и ей ничего не оставалось, кроме как вынуть из сумки блокнот со стенографической записью и передать его Рису, в полной уверенности, что он давно уже забыл уроки стенографии, ведь его жизнь весьма и весьма далека от таких прозаических вещей.

Но ее ожидания не оправдались. Просматривая ее записи, Джордан Рис время от времени бросал короткие замечания, которые показывали, что он прекрасно понимает написанное.

– Я вижу, что на этой неделе ваши впечатления от игры актеров ничуть не лучше, чем на прошлой, – сказал он, возвращая ей блокнот.

– А ваши? – насмешливо спросила Кэсси.

– Честно говоря, это ужасно, – признал он. – Если б не следил за вами, я бы, наверное, просто уснул.

Его слова не слишком порадовали Кэсси. Сам факт, что он следил за ней, проверял, как какого‑нибудь зеленого несмышленыша, поднимал в ее душе бурю негодования. Услышав звонок, извещающий о начале второго акта, она взяла сумку и встала.

– А что, если мы не пойдем досматривать спектакль? – с надеждой спросил он, и на секунду у нее возникло искушение ответить: «С какой стати?», заставив его проскучать до конца теперь, когда он понял, что следить за ней – пустая трата времени. Но ей тоже не улыбалось смотреть это занудство, и, пожав плечами, она направилась к выходу.

Рис шагал рядом, а Кэсси никак не могла придумать, как бы повежливее от него отделаться. Пока они были в театре, прошел дождь, и мокрые мостовые блестели, отражая вечерние огни. Многие прохожие узнавали и окликали Кэсси, что несколько смягчало напряженную скованность, вызванную его присутствием, но тем не менее она с трудом обуздывала сильнейшее желание пуститься наутек. Она по горло сыта его обществом на работе и по крайней мере сейчас вполне могла бы обойтись без этого!

– Вы давно в этом городе? – спросил Джордан, после того как очередной прохожий весело поздоровался с ней. – Похоже, вы знаете тут всех и каждого.

– Я приехала сюда сразу после университета, – коротко ответила она. Мне здесь нравится.

– Далеко вы уехали от дома, – спокойно заметил он. – Удивительно, что вы пошли в журналистику, ведь семья у вас насквозь театральная.

– Не хотелось идти проторенной дорогой! – отрезала Кэсси. Упоминание о семье обдало ее леденящим холодом, это была запретная тема, даже для нее самой.

– Я знаю, ваша мать играет сейчас в Вест‑Энде, – продолжал он, не догадываясь, что еще глубже всаживает нож и бередит незажившую рану. Кэсси пришлось напомнить себе, что он ничего не знает. И никто не знает. Он причиняет ей боль не нарочно, просто по неведению. – А о вашем отце я давно ничего не слышал. Он был в Нью‑Йорке вместе с вашей матерью?