Георгий Марчик: Тварец культуры

Писатель надолго задумался, затем с улыбкой покачал головой:

— Нет, это свыше моих сил. Я не знаю таких слов. Может быть вам самой хочется исповедаться? — шутливо спросил он. — Я охотно отпущу все прошлые, настоящие и будущие грехи. — «Пожалуй мы слишком далеко зашли, — решил он. — Пора переменить пластинку». — Уверен, что и Вам есть в чем покаяться.

— Мне?! — Рая весело рассмеялась. — Мне решительно не в чем каяться. Да, я иногда обманываю мужчин, но сам бог велел их обманывать. Не зря же нас зовут слабым полом. Без хитрости нам не победить в этой войне.

— Надеюсь, я не буду в числе обманутых? — напрямик спросил писатель, с надеждой глядя на молодую женщину. Она рассмеялась. Глаза ее лукаво блеснули. «Надейтесь!» И затем как-то очень мягко поинтересовалась, нравятся ли ему занятия кружка и кого он считает наиболее талантливым. Писатель с удовольствием отвечал на вопросы. О Сергее Валентиновиче он отозвался с большой похвалой. Рая польщено улыбалась, словно это ее одарили комплиментом.

— А вот скажите, можно ли на занятиях говорить все, что думаешь? — весело, словно бы в шутку спросила она.

— Решительно все, — убежденно ответил писатель. — Если вы правильно мыслите, вы никогда не сделаете ошибки.

— А если все-таки кто-нибудь прочитает что-то антисоветское? Разве такого не бывает?

— На моей памяти никогда не было. У нас зрелая публика. Но если, не дай бог, случится, то подобная вылазка встретит дружный отпор. — Писатель про себя усмехнулся. Уж он-то знал, что подобные вылазки встречают не столько дружный отпор, сколько дружное одобрение, хотя и не в открытой форме. Члены кружка словно бы не замечали ничего подозрительного или крамольного в острой фразе.

— Скажите, пожалуйста, а нельзя ли придраться к фразе: «От великого до смешного один съезд»? — продолжала допытываться Рая.

— Ни в коем разе, — успокоил ее писатель. — Ведь съезды бывают самыми разными. В том числе и дурацкими. Например, фокусников, астрологов, колдунов. — Тут он вспомнил, что фразу эту на последнем занятии кружка выдал Белых. Ему стало все ясно — а то он никак не мог взять в толк, чем вызваны наводящие на подозрение вопросы Раи. И он словно ученый сделавший важное открытие воскликнул: «Ооо!», затем: «Ааа! Мне все ясно!» — и понимающе улыбнулся: «У меня грозный соперник».

Рая слегка смутилась, но не стала возражать. Некоторое время они еще поболтали о разных пустяках. Прощаясь, писатель галантно поцеловал Раечке руку и сказал: «Было очень приятно». «Да, было, конечно, очень приятно, — разочарованно размышлял он по пути домой (в метро), но было бы еще приятней, если бы она уступила (эвфемизм) мне. Как пить дать кто-то у этой красотки (эвфемизм) есть, иначе зачем она целый вечер пудрила мне мозги, а я как шут развлекал ее».

Директор Лысый сердился — ему не терпелось принять крутые меры и доложить о них. Он дотошно выпытывал у Раечки, как проходила очередная встреча «эйфуистов» и что на ней говорили. Ему казалось, что она по своей глупости или невнимательности чего-то не записала, что-то важное пропустила мимо ушей. Тем более он уже проинформировал о своих подозрениях симпатичного улыбчивого молодого человека спортивного вида из некоего серьезного учреждения, курирующего их Дворец. У того сразу ушки торчком стали на макушке. Уже и секретарю райкома он предварительно, пока неофициально доложил, что обнаружил очаг антисоветской заразы и готовится его ликвидировать. — Действуй! — ободряюще сказал тот. — Мы поддержим.

Так что отступать было некуда, позади (если все сорвется) — конфуз. По его указанию Рая стала записывать все подряд, а потом вслух зачитывать ему. Директор внимательно слушал, напрягши в морщинах лоб, временами крякал, просил повторить, сердито ругался. Пока скандал никак не вытанцовывался. Рая читала по блокноту:

— Уроки демократии кончаются переменами… Торжество правды — не всегда победа истины… Нельзя поставить на колени того, кто всю жизнь привык ползать…

Крамола пряталась в этих словах и нахально строила рожицы, но когда он готов был вот-вот схватить ее за хвостик, чтобы вытащить на свет божий, она как верткая скользкая змейка выскальзывала из пальцев.

— Постой-ка, — приказал Григорий Тихонович. — Повтори. Ага. Нельзя поставить на колени того, кто всю жизнь привык ползать. Кого это он, подлец, имеет в виду? Советский народ? Партийного работника? Вот нахал. Намек ясен, а за руку не поймаешь. Продолжай.