Элла Лерлэнд: Твое обручальное кольцо

— Извини, старина. Ее, а не его.

— Заливаешь!

— Не больше, чем оператор ультразвукового аппарата.

— Ты постареешь к тому времени, когда Рон и будущий малыш закончат школу.

— Ну, Энн не даст мне состариться. Уверяет, что у нас будет уйма времени на то, чтобы подкрашиваться и выглядеть о'кей.

Рон познакомился с Энн, когда Алан впервые оказался под следствием. Тогда она была его золовкой, сестрой жены, которая подбила дочь заявить на отца в полицию. Тогда никто не верил, что родная мать может заставить свою дочь лгать, но именно это и сделала Мэгги Чейн. Лишь после смерти Мэгги, когда Милли переехала к Энн, открылась правда.

Рон тяжело привыкал к женщине, которая помогла отправить его лучшего друга в тюрьму, но изменил мнение, когда Энн вместе с Джейн помогли выиграть дело Алана при очередном слушании.

После Алан уговорил Энн остаться с ним навсегда, а год спустя с громким криком на свет появился Рон Филдинг Чейн, унаследовавший упрямый нрав своего отца.

— Джейн уже согласилась быть крестной, — добавил Алан, словно только что вспомнил об этом.

Рон кивнул и сосредоточился на пиве.

Они вместе с Джейн ждали в приемной, когда родился Рон Чейн. Были и на крещении, и на каждом дне рождения крестника. Каждый раз, когда они оказывались вместе, он хотел ее.

Это очень легко объяснить. Друзья юности Рона, да и он сам, называли таких женщин, как Сандерс, «аппетитными». Округлые формы заставляли кровь в жилах мужчины бежать быстрее.

Но больше всего ему нравились ее улыбка и блеск золотистых глаз, говоривших мужчине, что он — самый привлекательный из всех, кого она когда-либо встречала.

У его жены тоже были такие глаза. И она тоже была умной, сексуальной и волнующей. Вот только вовсе неверной и, главное, недоброй.

— Эй, эти часы правильные?

Алан окликнул бармена именно в тот момент, когда Рон подумывал о следующей кружке.

— Не идут! Сломаны! — проорал в ответ Фрэнк.

Ему было семьдесят, однако волосы его напоминали по цвету красное дерево. Слух он потерял почти полностью, работая на лесопильном заводе, и уже не мог разговаривать нормально.

— Ну, мне пора. — Алан осушил последнюю кружку и поднялся. — Пошли к нам. Энн и Ронни всегда рады тебя видеть.

— Нет, я… Я не такой, как твои знаменитые хирурги. Режут, когда хотят… У меня есть работа на вечер.

Алан усмехнулся.

— В это же время на следующей неделе? Дистанция та же?

— Почему бы и нет? Мне нужны деньги.

После ухода Алана Рон заказал еще пива. Может, купить пиццу по дороге домой, думал он, глядя на Фрэнка, который приближался с кружкой. Или поболеть за играющих в бильярд, прежде чем отправиться в долину.

Он хватался за любую возможность, лишь бы не возвращаться домой до тех пор, пока не вымотается до предела — настолько, чтобы заснуть, как только голова коснется подушки.

Во сне он никогда не видел себя калекой, хотя сны ему снились очень редко. Во сне он улыбался женщине, и она улыбалась в ответ, а когда он раскрывал ей объятия, она таяла в них.

Рон поднес кружку ж губам и сделал большой глоток. Дешевое пиво ударяло в голову и имело горький привкус. Но, как и его адвокатская практика, подержанный «мерседес» 1959 года и множество воспоминаний, которые иногда хотелось забыть, это было все же лучше, чем ничего.

Джейн закрыла глаза и представила, как лежит на пляже, обласканная теплыми лучами солнца, и потягивает ледяной «маи-таи». Она заставила себя поскорее отрешиться от лязга решетчатых дверей в утробе тюрьмы и постаралась оживить в воображении успокаивающий шепот волн.

Ей даже удалось почувствовать вместо тяжелого затхлого воздуха, пропитанного тюремной дезинфекцией, легкий и свежий ветерок с ароматом имбиря.

— Сандерс!

— М-м-м?

Джейн позволила ленивой улыбке тронуть уголки губ. Окликнувший ее глубокий, звучный, как у героев вестернов, голос был ей по душе.

— Эй, проснись, Сандерс! Не спи на работе. Большая мускулистая рука осторожно сжала округлое плечо Джейн, приглашая, ее из страны грез в пустую маленькую комнатку с холодным цементным полом.

— С возвращением.

Рон поставил свой стул напротив.

Джейн села прямо и повертела головой, разминая затекшую шею.

— Который час?

— Уже пять.

Серые стены женской тюрьмы, грязные окна, поношенная одежда обитательниц, которых они с Роном встретили в холле, — все было скучным и безрадостным. Даже самого бесчувственного человека эта обстановка повергла бы в уныние.