Алана Инош - Взмахом кисти

И опять Художнице не работалось. Она сидела за столом, глядя, как белые от муки руки Надин мнут тесто. Нет, не мнут, не месят – любят и ласкают, передавая ему какие-то флюиды света и напитывая живым теплом. Художнице хотелось облизать эти пальцы, перемазанные творогом, желание распалялось жарче янтарно-рыжего огня в печке и поднималось, как тесто.

И вот, вместо работы она сидела под вишней, на выгоревшей от солнца траве, и уплетала шанежки, запивая их свежим холодным молоком прямо из глиняного кувшинчика. Поджаристые, плетёные косичкой края, сочная творожная серединка, запотевшие бока кувшина – что могло быть изумительнее? Алые серёжки вишен над головой, а рядом – Надин с распущенными по плечам тёмно-золотыми волнами волос, босая и томно-усталая. Разомлевшая на солнышке, гедонистически настроенная Художница уже и думать не хотела, как у неё получалось телепатически общаться с ней, и каким образом пустой, затянутый сорняками огород превратился в образцово-показательный – такой, что любо-дорого посмотреть.

На следующее утро ей был подан завтрак в постель: оладьи со сметаной, удивительно пахнущий душистыми травами чай и свежая чёрная смородина со взбитыми сливками. Надин в длинном платье и с золотой короной из кос выглядела древнегреческой богиней, и Художница вспыхнула идеей написать её портрет в таком образе. Творчество у неё давно застряло на мёртвой точке за отсутствием вдохновения, а тут просто руки зачесались – пальцы буквально свело сладострастным спазмом. Она едва не опрокинула поднос с едой, подброшенная пружиной этого замысла, но Надин мягко остудила её пыл тёплой тяжестью своей ладони, опустившейся на плечо Художницы.

«Некогда мне тебе позировать, дел куча! Варенье вон варить надо».

«Ну, хотя бы пару набросков разреши с тебя сделать! – взмолилась Художница. – А с набросков я уже и без твоего участия всё напишу».

«Ну хорошо, только взамен помоги мне собрать вишню», – согласилась Надин.

В саду росло несколько сортов, поспевавших в разные сроки. Самую раннюю уже настала пора собирать: густо увешанные крупными тёмными ягодами ветки сами склонялись в руки, и дело пошло быстро. Художница нагибала вишнёвые деревца и держала, пока Надин проворно обрывала ягоды обеими руками. Одна ягодка сорвалась с ветки и упала ей прямо в вырез платья на груди, причём завалилась так глубоко, что Надин не сразу удалось её выудить.

«Да куда ж она там закатилась-то?» – посмеивалась она, а у Художницы мгновенно пересохло во рту. Они стояли в самой гуще вишняка, надёжно укрытые от соседских глаз, и Художница предложила Надин свою помощь в вытаскивании вишенки.

Ветки лезли в глаза, кололись, тесно обступая их со всех сторон; пальцы нырнули в тёплую ложбинку вслед за шаловливыми солнечными зайчиками, которые уже давно беспрепятственно ласкали шею, лицо, плечи и руки Надин, целовали её за ухом и скользили по красным от вишнёвого сока губам. Пока одна рука искала ягодку, вторая обвилась вокруг талии.

«Ты чего это?» – округлила Надин глаза, но это было скорее притворное возмущение.

«Надя…» – Художница ошалела от тёплой близости её тела, от его сдобной мягкости, в которой её собственное жилистое и сухое тело просто утопало. Пару раз беспомощно, как слепой щенок, ткнувшись носом в источавшие запах тонкой свежести волосы Надин, Художница решительно накрыла губами её кисловатый от вишни рот и нырнула языком в горячую глубину. Руки Надин в лёгком протесте упёрлись ей в плечи, но она крепко притиснула её к себе, сплющивая её мягкую грудь о свою. Четвёртый размер задавил собой второй.

Извлечённая вишенка оказалась чуть раздавленной. Положив её, впитавшую тепло тела Надин, на язык, Художница медленно высасывала из неё сок, а Надин закинула себе в рот сразу три штуки. Глядя куда-то в сторону, она сосредоточенно и последовательно выплюнула три косточки. Ягоды свешивались отовсюду прямо к их лицам – рви да ешь, сколько влезет, чем они и занимались минуты три. Листва прохладно скользила по коже; солнечные лучики, пробиваясь сквозь неё, ещё не жгли, а мягко согревали: наверно, сейчас не было и восьми утра.

Если первый поцелуй был бурным, обжигающим, торопливым, борющимся и сбивчивым, на излёте дыхания, то второй получился более прочувствованным, глубоким и неспешным. Художница склонилась, взглядом спрашивая согласия, которое Надин дала, задумчиво-ласковым движением подставив губы. Нежно-исследовательское начало, примеряющееся, ощупывающее и щекотное, плавно перетекло в основную часть – на ровном дыхании, уверенно и искренне. Сначала одна рука Надин жарким кольцом легла вокруг шеи Художницы, затем подтянулась и вторая. Стало немного душно и тесно, но в такой капкан Художница с восторгом попадала бы каждый день… Да что там – каждую минуту.