Лора Патрик - Таблетка от всего

— Так, — сказал он мягко, — похоже, что у нас маленькие неприятности, солнышко. Точь-в-точь как в прежние времена.

Она с трудом проглотила комок.

— Ты догадался.

— Я должен был догадаться неделю назад. Было время, когда я знал твое тело лучше, чем свое собственное. Ключ стал очевиден, как только я начал думать об этом.

— Крэйг… Я не должна была скрывать это от тебя. Но приема у врача я смогла добиться только на следующий вторник. Я не хотела тебя беспокоить без надобности, пока я все не знала наверняка.

— Я так и думал, что ты еще не была у врача. Вот почему я привез тест.

Он наклонил голову и взял синюю прямоугольную коробку, умышленно продолжая говорить легким, беззаботным тоном:

— Инструкции я выучил почти наизусть. Дело в веществе, которое называется человеческий хорионический гонадотропин. Это гормон беременности. Все делается и в самом деле легко и быстро. На ручке два окошка. В маленьком окошке мы получаем синюю линию, когда тест закончен. Занимает около трех минут. В большом окошке, если синий цвет вообще появляется, тогда мы поговорим о потенциальном миниатюрном Риордане.

— Крэйг…

Она выслушала инструкции. Она была не против.

Но он больше не смотрел ей в лицо, и она понятия не имела, что он чувствует.

— Подожди. Это нужно делать утром, встав с постели, а то тест будет неточным. А после мы поговорим, о'кей?

Но он солгал. Все время, пока она была в ванной — около десяти минут, — он не умолкал ни на минуту. Она могла слышать, как скрипят доски под его шагами возле двери.

— Я сказал, что это было, как в прежние времена. Но, Кара, я тебе обещаю, так больше не будет. Все будет иначе. Может быть, мы слишком рано завели детей, но в сущности проблема-то была не в этом. Проблема была в том, что мы позволили всей нашей жизни превратиться в крысиную гонку и потеряли друг друга из виду. Вот тут-то и разница. Когда ты знаешь, что можешь потерять, у тебя хватит ума, чтобы сохранить и защитить это. О боже. Я этого не вынесу. Еще не все?

— Не совсем.

Снова шаги за дверью.

— Ребенок или не ребенок, мы наймем домоправительницу на полный день. И ты вернешься к учебе. У тебя будет время, чтобы делать то, что ты хочешь, Кара. Я возьмусь за дело. Ребята тоже. Ты должна избавиться от привычки баловать нас до безобразия, стать немножко эгоистичной и, черт возьми, солнышко, если мне для этого не придется проявить жестокость…

Когда Карен открыла дверь, его голос упал. Хотя все, что он сказал, тронуло ее, от его вида у нее заболело сердце. Жесткие линии на изможденном лице были не из-за ее беременности. Ранимость и огонь чувства в его глазах появились из-за нее. Из-за них обоих.

Были вещи, которые хотелось сказать, но они могли подождать. Она бросилась к нему, обхватила его руками, думая о том, сколько раз он был ее силой, ее надежным якорем, и желая, чтобы он знал, что она может быть якорем тоже.

Как только он почувствовал ее руки, его голос стал надтреснутым, низким и резким. Он покрыл ее лицо горячими, нежными и жадными поцелуями.

— Проклятье. Я думал, что потерял тебя снова, Кара. Я не хочу этого больше.

Карен ненавидела хриплую боль в его голосе и себя за то, что причинила ее. Она хотела защитить его, а не вселить неуверенность в ней. Инстинктивно она погрузила пальцы в его волосы и поцеловала его. Первый, нежный, приветственный поцелуй, а потом долгий, медленный поцелуй утешения и уверенности.

Бешеное сердцебиение постепенно ослабло. Она не собиралась исчезать. Когда он стал осознавать это, то ослабил руки, сжимавшие ее плечи, и его прикосновение стало лаской. Карен не пыталась, никогда не пыталась убежать от него. Как только он начал верить этому, ее бледно-розовая ночная рубашка взвилась над головой, и Крэйг как перышко перенес ее через порог спальни.

— Я люблю тебя, — проговорила она.

— Я люблю тебя.

Но слов было недостаточно, всегда было недостаточно, не только в этот момент. Она помогла ему раздеться. Это его не усмирило. Широкая кровать под балдахином не погасила жажду в его глазах.

Он знал, где и как ее коснуться. Всегда знал. Но на этот раз впервые ее любовник был безжалостно нежен. Он боялся, и это отчаяние пронизывало его поцелуи, его медленные, страстные ласки.

— Ты никуда не уйдешь, — выдохнул он.

— Нет.

— Никогда.

— Никогда, моя любовь. Я тебе обещаю.

Карен купалась в эмоциях, в роскоши беспредельного обожания. И отвечала ему своим, женским обожанием. Она могла сделать с ним все, как и он с ней. Она дарила поцелуи, как сокровища, его собственные сокровища.