Паула Роу: Бесценное наследство

— Вы — Пэртриджи. — Так обычно начиналась лекция их отца. — Ваши предки были среди семей — основательниц легендарного города Вашингтона. Вы не имеете права проявлять слабость или уязвимость и не должны делать ничего, что может бросить тень на благородную память знаменитых предков.

Она сделала именно это: опозорила честь семьи. Она не просто отказалась от карьеры юриста, которую готовил для нее отец, в элитной частной компании Винчестера и стала простой учительницей, но еще и забеременела, не будучи замужем. А в глазах великолепного Алена Пэртриджа это было еще худшим оскорблением, чем работа в начальной школе для одаренных детей. Его разочарование и обида заставили ее, в конце концов, покинуть родительский дом.

— Прошу прощения. — На дверь, за ручку которой она уже взялась, легла сильная мужская рука, вынуждая Ванессу отступить.

— Что вы такое себе позволяете… — Она не успела ничего добавить, встретившись взглядом с голубыми глазами собеседника, сверкающими яростным огнем.

Красивое лицо! Очень красивое. Стоп! Это же господин с миллионом долларов, выигравший то, что должно было принадлежать ей.

Казалось, враждебность источает каждая клеточка его тела, которое… просто великолепно. Идеально сидящий дорогой костюм, широкие плечи, выражение надменной холодности на мужественном лице. Загорелая кожа, волевой подбородок. Художник внутри ее замер в восхищении. Классический красавец.

— Вы кто? — рявкнул он.

— Не ваше дело. Вот вы кто?

— Я — тот, кто доставит вам неприятности. Откуда вы знаете Энн Ричардсон?

Ванесса поправила сумку на плече.

— Я повторюсь: не ваше дело. Прошу прощения, позволите пройти?

Мужчина даже не шелохнулся, продолжая пристально смотреть ей в глаза.

Она многозначительно приподняла одну бровь и медленно скрестила руки.

— Может, мне позвать охрану?

— Да, пожалуйста. Уверен, ваша история их заинтересует.

Удивление прошло, уступая место нарастающему беспокойству. Она сделала глубокий вдох:

— Послушайте, я не знаю, кто вы такой или что я…

— Хватит пудрить мне мозги. Я точно знаю, что вы делали. Вопрос в том, озвучите это вы сами или позволите сделать это мне?

— Озвучить самой? — тихо спросила она.

— Да. И я уверен, что смогу привлечь журналистов, которым ваша история покажется интересной.

Потрясение лишило ее и голоса и дыхания. «Откуда он узнал? Никто не должен был догадаться об этом». Она поднесла пальцы к шее, пытаясь ослабить внезапно ставший тесным шерстяной воротник.

Что бы сказал ее отец на ее месте?

— Вы не сможете ничего доказать, не имея прямых улик.

Определенно, юрист в семье — великое подспорье.

Через мгновение она уже заставила каждый уставший мускул своего тела напрячься и снова подтянулась, пытаясь вернуть себе уверенность.

— И что это будет за история? — спокойно спросила она, прожигая его ответным взглядом.

Его тихий ответ прозвучал для нее совершенно неожиданно.

— Подставная игра на аукционе.

— Что?

— Запланированное участие в аукционе против…

— Искусственное завышение ставки с целью поднять цену. Да, я понимаю, о чем речь. И вы… вы… — она облегченно выдохнула, — вы сошли с ума.

— Будете отрицать, что знакомы с Энн Ричардсон?

— Конечно нет. В колледже она жила в одной комнате с моей сестрой.

Он посмотрел на нее с ухмылкой:

— Ну, конечно.

Волна беспокойства снова приблизилась к ней, заставляя холодные мурашки бежать по позвоночнику.

— Это правда. И легко проверить.

— Даже не сомневаюсь.

— Послушайте, мистер…

— Харрингтон. Чейз Харрингтон.

— Мистер Харрингтон, вы выиграли аукцион. Теперь вы — счастливый обладатель редкой, бесценной рукописи последней книги Дилана Дунбара. — Ее голос практически сорвался до хрипа, но она сглотнула и продолжила: — Идите оплачивайте приобретение и наслаждайтесь вашим трофеем. А теперь я…

— Так зачем вы участвовали в торгах?

Она покопалась в сумке в поисках солнцезащитных очков.

— А зачем это делали другие?

— Речь не о них.

С поддельным безразличием она повела плечами и надела солнечные очки.

— Ненавижу ждать. Особенно произведения Дунбара.

— То есть вы не могли подождать полгода? — Он скрестил руки на груди со смешанным выражением скептицизма и презрения.

— Именно.

— Чушь.

Стресс последних нескольких лет, напряжение аукциона, тоска по детям и бешеный ритм Нью-Йорка сделали свое дело: она, наконец, потеряла самообладание. Кровь забурлила в ее венах, жар ударил в лицо. Распрямив плечи, она сняла очки, вскинула подбородок и посмотрела на него своим убийственно высокомерным взглядом: