Линн Грэхем - Арифметика любви

Она ничего не понимала. Сантино, должно быть, полагал, будто она барствует на его деньги. Но она-то знает, что не несет никакой ответственности за то мошенничество, от которого он пострадал. Кроме того, он, должно быть, с огромным облегчением узнал, что не обязан платить больше ни пенни.

Бриллиантовое колье… Сколько же денег он отправил в черную дыру этого хитрого мошенника? Неужели люди так бесчестны? Внезапно она пожалела Сантино. Очевидно, он не настолько умен, как выглядит, иначе бы проверил, куда уходят платежи.

Ее дорожная сумка стояла в углу спальни. Одеваясь, она вздохнула. Должно быть, Сантино доведен до отчаяния своими денежными делами, если хочет, чтобы она осталась с ним. Однако зачем же он остановился в отеле, если его дом где-то поблизости? А это чрезвычайно роскошный отель. Как он может позволить себе подобный номер? Если, конечно, это отель, а не дом. Сантино.

Фрэнки засмеялась, вспомнив, что ее дед Джино самодовольно уверял, будто Сантино — богатая и очень хорошая добыча. В те годы Сантино выглядел богачом и в ее глазах. После свадьбы он купил для них самый большой дом в Сьенте и. даже установил для нее хитроумную стиральную машину. Нельзя сказать, чтобы Фрэнки была рада. Она не поняла инструкцию и, устроив, несколько раз потоп на кухне, просто делала вид, что пользуется ею. Конечно, Сантино казался богачом не только потому, что мог позволить себе дом и машину! Просто он был намного богаче, чем любой житель Сьенты.

Таким образом, пусть это будет отель. Не тратя больше времени на раздумья, Фрэнки натянула полосатые зеленые брючки, и короткую майку, потом заплела волосы. Внимательно разглядывая себя в зеркале, она обнаружила две новые веснушки и сердито посмотрела на отражение. Наконец сумка была закрыта и Фрэнки готова к отъезду. Раздался стук в дверь. Горничная в униформе принесла поднос с завтраком, потом робко удалилась. И даже не попросила чаевые.

С аппетитом завтракая, Фрэнки обнаружила, что все время смотрит на ту фотографию в серебряной рамочке. Наконец, не в силах больше выносить это, она подошла и положила фотографию изображением вниз. Зачем Сантино поцеловал ее вчера? Этот вопрос внезапно возник в ее голове. Простое любопытство, желание узнать, насколько она выросла? Неужели он действительно мечтал о ней еще пять лет назад? Или ее холодное, деловое отношение к нему задело его мужское самолюбие? Неужели он ожадал, что она будет краснеть, жеманиться и изливать свои чувства, как делала это подростком?

Фрэнки поежилась при воспоминании о прошлых обидах, мечтая лишь о том, чтобы вырваться из рук Сантино. Она снова почувствовала себя страдающей от неразделенной любви девочкой, беспомощной жертвой эмоций и страстей, слишком сильных и не поддающихся управлению.

И, возвращаясь в прошлое, Фрэнки с легкостью вспоминала того, прежнего Сантино, высокого, ловкого, загорелого юношу, пугающе похожего на какого-то языческого бога. Тогда ему было только двадцать, и он был студентом. Отец Вассари, пожилой священ-ник, привел его в дом к ее деду только потому, что Сантино единственный во всей деревне говорил по-английски.

Тогда Фрэнки мало понимала диалект, на котором говорили дед и его сестры, Маддалена и Тереза. После месяцев изоляции звуки английского языка вызвали у Фрэнки потоки слез и бурных, излишне эмоциональных словоизлияний. Она умоляла Сантино разыскать ее отца, чтобы тот вернулся и отвез ее в Англию.

— Я не собираюсь разговаривать с тобой, если будешь вести себя как маленькая девочка, — с усмешкой проговорил Сантино. — Отец Вассари полагает, что ты будешь намного счастливее, если научишься воспринимать деревню как свой родной дом.

Глядя в ее изумленное лицо, Сантино грустно вздохнул.

— Он понимает, что эта жизнь совсем не похожа на привычную для тебя, что недостаток свободы тебя тяготит, но ты тоже должна понять, что твой дед вряд ли изменит свое решение…

— Я ненавижу его! — захлебнулась от слез Фрэнки. — Я ненавижу всех здесь!

— Но в твоих жилах течет кровь твоего отца и, следовательно, твоего деда, — напомнил Сантино. — Джино признает эту связь. Если бы не признавал, не впустил бы тебя в свой дом. Ты — часть его семьи…

— Они мне — не семья! — снова зарыдала она.

— Маддалена очень обиделась бы, если бы услышала твои слова. Похоже, она любит тебя.

Ее робкая двоюродная бабка, которой безраздельно командовали ее острая на язык старшая сестра и вспыльчивый брат, была единственным человеком в доме, который пытался облегчить горе Фрэнки. Она никогда не кричала на девочку, если слышала ее плач по ночам. Она просто пыталась, как умела, успокоить ее.