Элайн Крауфорд: Эхо любви

Она должна бы испугаться всего этого, послать к черту. Но напротив — она почувствовала некоторую восторженность, как пятилетняя девочка на дне рождения, получившая свой первый подарок.

Затем она поняла, что дала своему воображению слишком много воли. Тяжелые шторы на окнах и каминные дымоходы, вероятно, и были ключом к ее догадке. Что бы подумал Рон о ее легкомысленном воображении? А отец — она даже могла представить один из его укоризненных взглядов, со скрещенными на груди руками, медленное покачивание головой: «Сколько раз я тебе говорил: все, что нельзя вычислить или подсчитать, не реально. Изучай глубже и ты обнаружишь стремящегося быстро разбогатеть человека, все остальное — полный вздор».

И все же было приятно думать о чем-либо мистическом, что случается с людьми. Например, о переселении душ. Бренн хихикала, как ребенок, когда пересекала холл. Она остановилась у лестницы, ведущей наверх, и шагнув вперед, обнаружила кухню. Стены в ней были покрыты прекрасными панелями, покрашенными в веселый желтый цвет. Комната имела довольно большие размеры и была квадратной по форме, с большими шкафами с посудой и вполне пригодными столовыми приборами. Пол был покрыт подобранным в тон стенам линолеумом. Ей надо было разгрузить машину и развести огонь до наступления темноты, поскольку ночью температура заметно падает здесь в это время года.

— По крайней мере, я знаю, как это сделать, — сказала она себе с нервным смешком, когда, не заперев дверь, поспешила наружу. Из-за трехчасовой разницы по сравнению с Нью-Йорком и из-за волнений дня Бренн к тому времени, когда приготовила пищу из консервов, едва-едва не засыпала.

Собрав вещи и пакеты, купленные перед тем, как покинуть Бакерсфилд, она направилась наверх. Там она остановилась перед двумя дверями. Делая наугад выбор, пошла ко второй, направо. Войдя внутрь, прошла по толстому ковру к ночному столику рядом с кроватью и включила светильник. Теплые цвета от розового ситца, кружев на окнах, четырех рисунков по ткани, висевших на стене, и ковра темно-вишневого цвета затопили комнату. Богатая, вишневого дерева мебель дополняла ощущения, охватившие ее. Очаровательно! Все абсолютно очаровательно. Все было точно такое, какое должно быть по ее представлению. Рону, конечно, это не понравилось бы. Он бы это ненавидел. Она прогнала неприятную мысль из головы. Сегодня вечером она просто хотела лечь спать в этом уютном блаженстве.

Она опускалась из облаков, кружилась над изумрудной долиной, осматривая этот драгоценный подарок судьбы, ее новое владение. Она легко планировала к земле, без напряжения поддерживая себя огромными крыльями, как у птиц, легкими, как будто сделанными из страусовых перьев. С волнующим чувством, отзывающимся в груди, она опускалась все ниже и ниже, пока не стала касаться верхушек деревьев, оттеняющих ранчо, его зданий и построек… ниже… так, что она могла различить высокую стройную девушку, сидевшую на красноватой лошади с золотистой гривой. Девушка напоминала ей саму себя, с длинноногой фигурой и длинными красивыми волосами. Она подплывала ближе и ближе, но не очень близко, так, чтобы не испугать девушку… или себя?..

Где-то раздался выстрел.

«Что!? Никого не должно быть на много миль вокруг». Марти Норвуд взнуздала Терра Котт, гнедую кобылу, и вывела ее из конюшни. Она подумала о том, что выстрел раздался с севера, но не могла точно определить место. «Я знаю, что отец никому не давал разрешение на охоту здесь. Он сказал бы мне об этом, перед тем как они уехали с мамой в Сакраменто». Раздался второй сухой треск выстрела, и эхо пересекло плоскогорье. Оно донеслось откуда-то от большого водоема в центре долины.

Она оглянулась назад, на дом управляющего ранчо. Все эти дни его жена Лила чувствовала себя больной, и пришлось ее везти в город. «Бен Каули не должен вернуться раньше завтрашнего числа, а, возможно, и послезавтра. Тогда мне самой придется поискать нарушителей владений».

Оставив лошадь привязанной к забору, она вбежала в дом, взяла в оружейном ящике отца одну из винтовок. Затем вернулась в конюшню, захватила седло и, приготовив лошадь для скачки, села верхом, натянула поводья и ударила каблуками в бока лошади.

— У меня нет времени для твоих игр, девочка, — проговорила она, обращаясь к лошади, которая попыталась немного потанцевать на месте вместо того, чтобы пуститься в аллюр. — Это, вероятно, какой-то городской щеголь, у которого хватает ума только на то, чтобы пострелять в воздух.