Мелани Милберн: По ту сторону полуночи

Он развел руками, все еще смеясь:

— Да почему-то не могу себе представить.

Белла пристально посмотрела на него:

— Представить что?

— Тебя, подающую чай с булочками на чтении Библии. Не вписываешься ты в образ жены священника.

— Что это значит?

Он медленно осмотрел ее высокие черные сапоги и дизайнерскую юбку с жакетом, потом задержал взгляд на вздымающейся груди молодой женщины и наконец взглянул ей в глаза, не скрывая пренебрежения:

— Твои юбки слишком коротки, я уже не говорю о моральных принципах.

Белле захотелось его ударить. Ей пришлось сжать кулаки, чтобы удержаться и действительно не броситься на Эдуардо. Когда она подходила чересчур близко к нему, ее тело вело себя возмутительно, и Белла не желала прикасаться к Эдуардо без крайней необходимости. Ее ногти впились в ладони, но она сдержалась.

— Тебе ли говорить о морали? — резко парировала она. — По крайней мере, у меня нет судимостей.

Гнев и ненависть застыли в его глазах.

— Хочешь ударить ниже пояса, принцесса? — спросил Эдуардо.

Конечно, низко припоминать его криминальное прошлое, однако он всегда будил в Белле что-то темное, первобытное, неуправляемое. Она не могла понять, в чем дело, но Эдуардо, как никому другому, удавалось задеть ее.

Он всегда таким был.

Создавалось впечатление, что Эдуардо Силвери получал особое удовольствие, выводя ее из себя. И не важно, как часто Белла клялась держать себя в руках. И не важно, как холодно она вела себя с ним. Он постоянно задевал тайные струны ее души.

После той давней ночи — ей было тогда шестнадцать лет — Белла изо всех сил старалась избегать протеже своего отца. Не встречаясь месяцами и даже годами, она едва узнала его, приехав в отцовский дом.

Но Эдуардо вызывал в ней эмоции, не дававшие покоя. В его присутствии Белла теряла самообладание.

Она становилась раздраженной и нервной.

Она размышляла о том, о чем не должна была. Например, о том, какие чувственные у него губы; о том, что его нижняя губа немного толще верхней; о том, что на четко очерченном подбородке всегда видна щетина. О том, как выглядел бы обнаженный Эдуардо: загорелый, жилистый и подтянутый.

О том, как он всегда смотрит на нее с прищуром, как будто высматривая все изгибы ее тела под роскошной одеждой.

— Зачем ты приехала?

Белла с вызовом бросила:

— Собираешься арестовать меня за проникновение на частную территорию?

Что-то напоминающее угрозу мелькнуло во взгляде Эдуардо.

— Это больше не твой дом.

Она уставилась на него:

— Ты позаботился об этом.

— Я не имею никакого отношения к решению твоего отца оставить усадьбу Хавертон мне, — ответил Эдуардо. — Наверное, он решил, что тебя это место никогда особо не интересовало. Ты редко навещала отца, особенно в последние его дни.

Обида и чувство вины охватили Беллу. Она возненавидела Эдуардо за напоминание о том, что ее не было рядом, когда отец больше всего нуждался в дочери. Смерть необратима, а мысль об одиночестве пугала молодую женщину. Уход матери прямо перед ее шестым днем рождения заставил Беллу чувствовать себя незащищенной; люди, которых она любила, всегда оставляли ее. Она предпочла с головой окунуться в светскую жизнь Лондона, нежели принять реальность. Оправдываясь подготовкой к выпускным экзаменам, Белла не желала признавать, что причиной отчуждения стало то, что она не знала, как наладить отношения с отцом.

Она была поздним ребенком, и после ухода жены Годфри так и не справился с ролью отца-одиночки. Они с дочерью так и не стали близкими людьми, а отношение отца к Эдуардо вызывало у Беллы безумную ревность. Она подозревала, что Годфри относился к нему, как к приемному сыну, сыну, о котором он втайне всегда мечтал. Она чувствовала себя неполноценной, и это чувство только окрепло после того, как Белле стало известно, кому отец завещал усадьбу.

— Уверена, ты воспользовался моим отсутствием, — заявила она, сверля его взглядом. — Подлизывался к нему по любому поводу, не забывая выставлять меня глупой безответственной тусовщицей.

— Твой отец и без меня видел твою безответственность, — заметил Эдуардо, скривив губы. — Ты и сама неплохо справлялась. Почти каждую неделю газеты пестрели заголовками, сообщающими о твоих маленьких слабостях.

Белла еле сдерживалась, несмотря на то что в его словах была доля правды. Она всегда была мишенью для репортеров, считающих ее — не без оснований — беспечной девчонкой, у которой денег больше, чем ума. Белле всего-то надо было оказаться не в том месте и не в то время для того, чтобы появилась очередная глупая история о ней.