Лилиан Пик - Тот, кто не со мной

Она расширила глаза, удивленная грубостью его голоса.

— Если бы я только мог добраться до этого… этого подонка… — Он подошел к буфету. — Налью тебе чего-нибудь выпить.

— Нет, спасибо, Лестер. — И она застенчиво добавила: — Но я не отказалась бы от чашки чая.

— Конечно. — Он подошел к двери. — Миссис Деннис, у нас там есть чай?

— Разумеется, мистер Лестер, — донесся ее голос из кухни. — Принесу буквально через минуту.

Он стоял на коврике перед камином, глядя на Элизу со странным выражением лица. Это была смесь сострадания, извинения — и чего-то еще, что она не могла бы определить. Жалость, может быть, или — она даже моргнула от этой мысли — какая-то братская забота?

Она честно сказала, желая окончательно снять подозрения с невиновного:

— Видишь, Лестер, никакой это был не Фил Поллард. А я с самого начала знала, что это не он.

Тот прошелся по комнате.

— Да, — скованно признал он. — Ты права, это оказался не Фил Поллард. Надеюсь, он в курсе, какого превосходного адвоката имеет в твоем лице. — Налив себе выпить, он уставился в бокал. — Прости, что я его подозревал. Я знаю, какого ты о нем высокого мнения… — Он внезапно замолчал.

Элиза не стала ему ничего объяснять. Она не сказала: «Он для меня значит ничуть не больше, чем Говард Биль». К чему? Он все равно ей не поверит.

Лестер сел рядом с ней на диван и взял ее руку в свою, ее пальцы сразу же сцепились на его ладони. Она набрала воздуху, чтобы сказать что-нибудь уместное, светское, но безнадежность и уныние остановили ее. Она прошептала дрожащим, срывающимся голосом:

— Лестер, о, Лестер… — и отвернулась от него, чтобы уткнуться в подушку, но он грубо дернул ее, прижал к себе и обнял.

Несколько благословенных минут она оставалась счастливая и успокоенная в его объятиях, радуясь его близости и его прикосновению, — пока до нее не дошло, что таким образом она выдавала с головой, насколько сильно его любит. А этого она поклялась себе не выдавать ему ни за что на свете.

Она собралась с остатками духа, последними крохами решительности, каплями энергии и стала бешено вырываться, пытаясь освободиться из его объятий. Когда он понял, чего она добивается, то сразу ее отпустил и встал. Глаза его почернели от гнева.

— В чем дело? Что-то во мне так отвратительно для тебя? Наверное, то, что меня зовут не Фил Поллард? Или не Говард Биль? Это поэтому каждый раз, когда я подхожу к тебе близко или касаюсь тебя, ты от меня шарахаешься, как будто я болен какой-то постыдной заразной болезнью?

Она не отвечала. Как она скажет ему правду? Разве он сам не давал ей понять много раз, и словом и делом, как мало она для него значит?

— Будь я проклят, если позволю женщине обращаться со мной с презрением! Особенно женщине, которую я люблю. — Он схватил ее за руку, рывком поставил на ноги и заключил в свои объятия. — Ты постоянно твердишь, что ненавидишь меня, но, богом клянусь, я заставлю тебя полюбить меня! Даже если на это уйдет вся моя оставшаяся жизнь, я заставлю тебя полюбить меня!

Он прижался к ее рту своими губами. И его губы, его руки были такими же злыми, как его слова. Пока ее опьяненный от счастья рассудок снова прокручивал его слова — что он ее любит, — она ответила на его требования с радостью и без оглядки. Он вел ее обратно, к пульсирующей, бурлящей жизни, выманивая из нее тепло и страсть, которых он жаждал вкусить и о которых она не подозревала до самого этого момента.

Наконец он оторвался от нее и заглянул ей в глаза.

— Это правда, Элиза? Значит, это не Фил Поллард…

— Или Говард Биль, или кто-нибудь еще.

— Когда же это случилось, любовь моя?

Она пожала плечами и засмеялась.

— Не помню, так давно. Наверное, когда я тебя укусила, тогда. — Она подняла его руку и поцеловала шрам, который оставила ему в детстве. — А ты?

Он улыбнулся:

— Наверное, с тех пор, как я ударил тебя по голове! — Он приблизил губы к ее голове и поцеловал ее в то место, куда много лет назад пришелся удар.

Они посмеялись, опьяненные открытием их взаимной любви.

— Но, Лестер, почему же ты мне ничего не говорил?

— Я думал, что ты по уши влюблена в Фила Полларда. Я думал, и был не прав, что поэтому ты все время его прикрывала.

— Но когда ты поцеловал меня в ту ночь, после праздника, разве ты уже обо всем не догадался?

— Милая моя, сначала я дерзнул лелеять в себе надежду, потом я говорил себе не быть дураком, потому что мне казалось, что ты просто искала тогда у меня утешения и нежности после грубых попыток Говарда овладеть тобой.