Берта Эллвуд - Запомни эту ночь

Мишель показалось, что в глазах пожилой женщины мелькнуло сочувствие, и задумалась, прикусив нижнюю губу. Может, раньше она слушала только слова, упуская возможность увидеть за ними беспокойство о ее благополучии и семейном счастье? Она положила на стол салфетку, извинилась и покинула комнату, даже не взглянув на Филиппа. Если свекровь ей и сочувствовала, что было полной неожиданностью для нее, нет смысла разбираться в этом теперь. Здесь для нее все кончено.

— Мишель!

Пол появился перед ней со стороны коридора, ведущего к кухне, как только Мишель закрыла дверь столовой. Она собиралась устроить ему хорошую головомойку, но у брата был такой расстроенный вид, что вместо этого она обняла его.

— Здравствуй, — сказала она с нежностью.

— Я не смог бы усидеть за общим столом и мучиться неизвестностью, удалось ли тебе уговорить Филиппа дать мне еще один шанс.

Мишель собиралась рассказать ему, что она пыталась это сделать, но потерпела неудачу, что теперь он предоставлен своей судьбе и придется ему пережить все последствия своего позорного поведения. Обнимая брата, она ощутила, как дрожит его уставшее за день тело, и сердце ее пронзила боль, а глаза наполнились слезами. Она привыкла выигрывать любые битвы за него. Похоже, все нравственные и душевные силы достались ей одной, а брату ничего не осталось. Может, есть и ее доля вины в том, что он пошел в жизни по такому пути. Но как можно бросить его теперь, когда он особенно нуждается в ее поддержке?

— Все будет хорошо, — сказала Мишель брату, но голос ее дрогнул. — У тебя будет возможность все исправить. Постарайся, ведь это твой последний шанс.

Кухня располагалась в старой части дома, ее каменные стены были выкрашены белой краской, большая черная плита добавляла жару и без того слишком теплому раннему утру. Лауренсия, испанка по происхождению, которая много лет вела хозяйство в доме и кормила неженатых наемных работников усадьбы, месила тесто, три служанки сидели в торце длинного стола, занимавшего середину огромного помещения кухни, и оживленно болтали за кофе с рогаликами.

— Вы не видели господина Бессона? — спросила Мишель.

При ее появлении Лауренсия прекратила свое занятие, а горничные примолкли.

За прошедший год здесь ничего не изменилось. Луэллин и ее сестры показывались не раньше чем позавтракают в своих комнатах. А завтракали они в десять часов. Филипп, если не был в отъезде, отправлялся заниматься делами усадьбы на рассвете. Мишель не хотелось разминуться с ним и болтаться без дела до ланча, нервничая и сердцем отсчитывая секунды. Хотелось поскорее покончить с неопределенностью своего положения.

— Нет, сегодня утром не видели, миссис Бессон, — ответила Лауренсия.

Несмотря на прожитые в Штатах годы, она сохранила своеобразный акцент. Толстуха уперла руки в мощные бедра и с любопытством поглядывала на Мишель.

— Мисс Беатрис тоже дожидается его, — хихикнула одна из служанок и тут же потупилась под грозным взглядом черных глаз Лауренсии.

— Если вы присоединитесь к ней в саду, вам подадут туда кофе.

— Спасибо, Лауренсия.

Мишель поспешила удалиться, щеки ее горели от стыда. Усадьба Бессонов напоминала маленький деревенский поселок, где все всё знали друг о друге, а семейные дела хозяев усадьбы служили темой постоянных сплетен и пересудов. Вероятно, их удивило возвращение беглой жены хозяина и мучило любопытство, с чего это вдруг господин Бессон забрал ее брата с тепленького местечка в фирме и заставляет его работать в усадьбе как поденщика. Мишель было больно и стыдно за брата.

Желания встречаться с Беатрис у нее не было, но от кофе она была не в силах отказаться. Всю ночь она почти не спала, размышляя теперь над собственным положением, в котором оказалась из-за брата. Отступить она не могла после данного Полу обещания. И если Филипп добивается, чтобы она притворилась, будто они начинают совместную жизнь заново, следовало продумать собственные условия. Это она решила твердо.

Беатрис сидела в тени раскидистого старого инжира у высокой стены, сложенной из старых камней, местами поросших мхом. На этот раз она была одета в узкие брюки для верховой езды и шелковую кремовую рубашку, длинные рукава которой были закатаны до локтей, открывая тронутые загаром руки с тонкими браслетами из золотых цепочек. Аристократична до кончиков ногтей, подумала Мишель. И держится с таким видом, будто она здесь у себя дома, а Мишель всего лишь гостья.