На мгновение в холле повисла мертвая тишина. Кит невольно сделал шаг назад, словно уходя с орбиты ее ярости. Софи заметила промелькнувшую в его глазах искру удивления, но он тут же снова овладел собой и ситуацией.
— В таком случае ты вообще никуда не пойдешь. Разве что в библиотеку — там меньше вероятность замерзнуть насмерть. Я сам все сделаю. Скоро вернусь.
Сев в машину и включив печку, чтобы растопить лед на стеклах, Кит в отчаянии спрятал лицо в ладонях. Он всегда считал себя здравомыслящим. Уравновешенным. Справедливым. Иными словами, человеком, который руководствуется доводами рассудка, а не эмоциями. Так почему же несколько минут назад он вдруг повел себя как тюремщик-садист?
Что-то в Софи заставляло его терять голову. Что-то в ее улыбке и глазах, в том, как она старалась держаться со сдержанным высокомерием и как у нее это не получалось. В ее присутствии непривычный к сильным эмоциям Кит чувствовал слишком много всего сразу. И все равно хотел большего.
Ее тело, для начала. Все. Без одежды.
Очнувшись от размышлений, Кит выкатился с подъездной дорожки с необязательным ревом мотора и визгом шин. Какой бы странной ни казалась ситуация, Софи оставалась подружкой его брата и находилась в Элнбурге только потому, что сам Кит ей это приказал. Как минимум две веские причины быть с ней вежливым. Или хотя бы перестать изображать диктатора и постараться впредь вести себя по-человечески.
Как только за Китом закрылась дверь, Софи прижала ладони к пылающим щекам и застонала от стыда.
«Святые угодники, ну зачем я это все ему вывалила? — подумала она. — Я же актриса! Почему у меня никак не получается вести себя таинственно, элегантно и с достоинством?»
Особенно плохо это у нее получалось в обществе Кита Фицроя, должно быть привыкшего к офицерским женам с безупречными прическами и манерами под стать. Женщинам, которые никогда не опускаются до таких вульгарных вещей, как ругательства или менструации. Не выходят из себя. Не целуют кого попало, не подумав, что это может быть ловушка.
Хотя бы потому, что не дают никому поводов расставлять на них ловушки.
Женщинам высшего класса, другими словами.
Софи опустила руки и огляделась, впервые уделив внимание обстановке. В библиотеке не было ничего ни от показной роскоши гостиных, ни от холодного запустения комнат наверху. Старинная мебель — от заваленного бумагами письменного стола у окна до обитого бархатом дивана возле камина — выглядела так, словно ею пользовались часто, но бережно.
Но только взгляд на книги помог Софи оправиться от приступа жалости к себе. Тысячи книг на полках, доходящих до высоких потолков. Единственным чтением там, где она росла, были пособия по саморазвитию личности с названиями вроде «Как освободить женщину-воина в себе» и «Гармоничное вегетарианство». И даже если Софи удавалось раздобыть на книжном развале что-то еще, она не могла найти тихое место, чтобы спокойно почитать. Комната вроде этой была ее мечтой.
Почти благоговейно Софи прошла вдоль рядов полок, ведя пальцем по корешкам. В основном это были почтенные тома в выцветших переплетах, но в последней секции у окна обнаружились более современные издания в мягких обложках — Дик Фрэнсис, Агата Кристи и, о радость, несколько дамских романов Джорджетт Хейер. Софи пискнула от восторга при виде книги «Дитя дьявола» и тут же угнездилась с ней на диване, вспоминая, как в четырнадцать лет отчаянно влюбилась в героя, страдая от понимания, что ни один реальный мужчина не сможет с ним сравниться.
Губы Софи изогнула ироничная улыбка. В четырнадцать мир было так легко делить на черное и белое, а к двадцати пяти выяснилось, что все устроено гораздо сложнее. Подростком она даже помыслить не могла, что однажды все-таки встретит такого мужчину, но он отнесется к ней как…
Мысль прервалась, когда из книги на колени Софи выпал свернутый листок бумаги. Развернув его, она увидела, что это письмо, написанное, если верить дате, тридцать лет назад. Почерк был мужской, неаккуратный, почти нечитаемый, но Софи без особых трудностей разобрала первую строчку:
«Любимая…»
Софи прекрасно знала, что читать чужие письма нехорошо, но предполагала, что это правило имеет какой-то срок давности. В любом случае письмо, которое выпало из книги Джорджетт Хейер и начиналось так романтично, напрашивалось на то, чтобы его прочитали.
«Сейчас сумерки, жара стала почти выносимой, как только зашло солнце. Я сижу на балконе с недопитой бутылкой джина, которую привез с собой из Англии. Это та бутылка, которую мы купили в Лондоне, ты еще несла ее под плащом, когда дождь заставил нас бежать обратно в отель. Как я мог выбросить вещь, касавшуюся твоего тела?»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу