Полина Федорова - Достойна счастья

— Простите меня… — горячо прошептал он. — Прости…

Она побледнела и отвела взор.

— За что же вы просите прощения?

— За то, что оставил вас тогда, самонадеянно решив, что так будет лучше для нас обоих. За боль, причиненную вам в то последнее свидание… — Дивов невольно дернул плечами. — Но мне почему-то кажется, что ваш счет ко мне гораздо длиннее и… трагичнее.

— Да, вы правы. Он гораздо длиннее, но я не намерена обсуждать ваши грехи. — Лиза прикусила губы, чтобы не расплакаться, потому что ей на самом деле очень даже хотелось обсудить его прегрешения и долги, но она боялась уронить собственное достоинство, опускаясь до банального сведения счетов. — Впрочем, я прощаю вас. Это все, что вы хотели от меня?

Она поднялась с дивана, Дивов встал следом за ней, но не выпустил ее рук из своих.

— Да… то есть… — Он собрался с духом и спросил: — Маленький Феденька… мой сын?

Елизавета отпрянула от него.

— Нет, нет! — слишком быстро и горячо возразила она. — Да и какое вам дело до нас?! — в ее язвительном тоне все же прорвалась застарелая обида. — Почти три года вы не вспоминали обо мне! Отчего же сейчас так беспокоитесь?

— Оттого что… оттого… Я не знаю отчего! — тоже перешел на повышенные тона Федор.

— Так будьте любезны, оставьте нас в покое! Вы же получили отпущение грехов!

Лиза резко повернулась и почти побежала к дверям залы, но Федор в несколько шагов догнал ее, схватил за плечи и прижал к себе. Она яростно извивалась в кольце его рук, отбиваясь руками и даже — какой конфуз! — ногами, но он крепко держал ее, не давая ни малейшей возможности вырваться. Через несколько мгновений это странное противоборство более стало походить на страстные объятия. Федор целовал ее лицо, волосы, шею, исступленно шепча:

— Не могу… Я не могу тебя оставить в покое. Не могу отпустить… Это выше моих сил. — Лиза замерла в его объятиях, и он понял, что нашел верный тон и правильные слова, которые смогут удержать ее. — Выходи за меня… Я не слишком завидная партия и сейчас, поэтому не могу обещать тебе роскошной жизни, но… я буду любить тебя…

Она молчала, уткнувшись в его плечо, потом подняла глаза, в глубине которых боролись надежда и неуверенность.

— Я… не знаю. Все так внезапно… скоро…

— Я не могу более ждать. Отпуск кончается. И, уезжая, мне бы хотелось быть уверенным, что ты моя. — Он чуть улыбнулся. — А то вдруг появится какой-нибудь очередной Толобузин…

— Не было никакого Толобузина… — Она чуть помедлила. — Я и Варвара Васильевна его придумали…

— Придумали? Для чего? — с изумлением взглянул на Лизу Дивов. Она промолчала, но выражение ее лица сказало ему больше, чем могли поведать слова. — Господи, Лиза! Это все же, правда? Ты… Федор — мой сын?

— Да… — прошептала она и уже не могла сдержать слез.

— Я чувствовал это! — радостно затормошил ее он. — Знаешь, Лиза, я же видел его! Он чудный карапуз и мне показалось, чем-то… похож на меня?

— У него твои глаза и улыбка, — слабо улыбнулась Лиза. — Но где ты видел его? — обеспокоилась вдруг она.

— Здесь, неделю назад, когда ты исчезла, а я пошел искать тебя.

— Для чего?

— Что «для чего»? — переспросил Федор.

— Для чего ты искал меня? — пристально посмотрела на него Лиза.

— Чтобы… Лиза, расскажи… обо всем, — собравшись с силами, тихо попросил Дивов, ибо понимал, что повествование Елизаветы, как раскаленное клеймо, навсегда оставит след в его душе.

Он подвел ее к дивану, усадил к себе на колени, как малое дитя, и она сквозь слезы и рыдания, иногда гневаясь и негодуя на него, поведала о смерти отца, рождении сына, приезде в Казань с малышом и Наташей и о добрейшей Варваре Васильевне, приютившей их. Он баюкал Лизу в своих объятиях, не зная, как утешить и успокоить ее, кляня себя за беспечность и легкомыслие, за гордыню и душевную черствость. Спустя некоторое время, обессиленная долгим рассказом, Лиза затихла на его плече, комкая в руках кружевной платок, давно превратившийся в жалкий мокрый комочек, и он еле расслышал ее слова:

— Я так ждала тебя… Но боялась у других о тебе расспрашивать… Могли пойти пересуды…

— Что же ты перестала меня ждать? — не удержал он мягкого укора.

— Леонид Викентьевич, барон Браузе посетил нас. Он принес весть о твоей смерти.

— Вон оно что, — протянул Федор, с содроганием вспомнив ненавидящий взгляд Браузе, крутящуюся бездну, в которую тот почти столкнул его, мучительное возвращение к жизни. — Чего еще ему было надо?