Любовь Кольцова - Розовая шубка

— Для меня родственник — это свято. В бизнесе доверие ценнее золота. Я твоим рукам трудовым верю.

— Хвалиться не буду, Рубен, работы не боюсь никакой.

Потом всем домом отправились к Соколовым. Дима нес маленького Димку на руках, Анюта катила коляску. За ними шли соседи, вдоль улицы тоже кланялись все встречные. Повстречался Пал Палыч, трезвый, умный. Поздравил, пожелал счастья. Им аплодировали, бросали под ноги зерно и деньги, кричали «горько», ребятишки бежали впереди и баловались.

Увидя сына с ребенком на руках, мать залилась слезами. Обняла Олю, Диму, свата и сватью. И снова пошли разговоры, поздравления…

Этот день затянулся за полночь.

А потом была ночь. И Дима, «опытный» Дима, с изумлением понял, что ничегошеньки он не знал-понимал, что любящая женщина, любящая одного тебя до глубины своей души — это бесценный дар судьбы. За эту ночь он словно переродился, он почувствовал в себе великую силу жизни.

— Оля! Ты… ты сделала меня мужчиной. Верное слово! Оля, жена моя!

Прошло три года.

— Это кто, Марианна? Здесь, на фото?

— О, милый… Откуда оно у тебя?

— Случайно. Кто это?

— Знакомый. Давний-давний.

— Не тот ли, художник?

— Тот. Убери, пожалуйста.

— Ну почему же? Славный парень.

— Да. Убери.

— Какое лицо!

— Да, лицо.

— И сколько ему теперь?

— Перестань.

— А все-таки?

— Лет тридцать семь.

— А тогда?

— Сергей, прекрати.

— Почему же? Так, интересно. А сколько было тебе?

— Восемнадцать.

— Мило. А в девятнадцать ты вышла за меня.

— Да. И счастлива.

— Допустим.

— И все на этом.

— Хорошо. Один вопрос.

— Никаких вопросов.

— Почему вы не поженились?

— Я тебя умоляю.

— Догадываюсь. Нечто непостижимо сложное?!

— Напротив, проще простого. Любовь неразделенная.

— У тебя? Невероятно! Я не знал.

— Я тебе говорила.

— Вскользь. Очень мило.

— Дай, положу в альбом. Все. Я ушла.

— Далеко?

— В Дом моды. Инга просила составить ей компанию. У нас новое изделие.

— Последний вопрос.

— Ну?

— С тех пор вы не виделись?

— Никогда.

— А если вдруг?

— Никаких «вдруг». Я ушла.

По улице мела настоящая февральская метель. Она осыпала Марианну снежной пылью, закрутила вокруг лихие вихри. Холода не было, в порывах плотного свежего ветра слышалось прощальное озорство зимы.

Марианна шла к метро, придерживая на голове пушистый мех. Лицо ее, разрумянившееся от ударов белых стрел, беспрестанно меняло выражение. «Никаких «вдруг», — продолжался в ней острый разговор. — Никаких «вдруг». Той девочки давно нет, той робкой, влюбленной до обморока, странной девочки с косичками над ушами… Она замедлила шаг, перебираясь через косой сугроб, наметенный у тумбы с афишами. «Давным-давно», — прочитались яркие буквы. Она досадливо шевельнула бровями… и вдруг вспомнила его самого, его голос, его нестерпимое лицо. Нестор. О, что за имя! Нестор, без уменьшительных. Он был снисходителен к ней, цепеневшей от нежности, снисходителен и недостижим. Разве не так? И не с тех ли пор ей видится один сон, редко, даже не каждый год: на дымно-алой заре взмахи серых журавлиных крыльев и жалобный журавлиный крик. Разве не так?

Ровно в четыре часа она была на Кузнецком мосту. Снегопад усилился. По проезжей части гуськом двигались снегоочистители, в колеблющейся снежной завесе тускло светились их фары. Холмики снега белели на плечах и шапках пешеходов. Народу на этой старинной улице выставок и магазинов было много. Марианна медленно прошлась мимо броских витрин, уставленных экзотически одетыми манекенами, постояла в ожидании. Инга задерживалась. Потом зазвонил мобильный телефон.

— Марианна! Инга звонит. На кафедру нагрянули иностранцы, интересуются нашей разработкой. Приезжай!

Марианна посмотрела на снег, на витрины.

— Нет, принимай их сама. Я настроилась на праздник. Привет Европе!

Она купила билет и с усилием потянула на себя массивную, с прорезными окошечками, входную дверь.

На втором этаже, в удлиненном двухцветном зале с белыми колоннами и лепным потолком размещался длинный помост, покрытый светло-зеленым ковром. Он начинался от сцены и тянулся к середине зала между колоннами. Тройные ряды кресел окружали его с двух сторон. На сцене справа помещался столик ведущего.

Свободных мест почти не было, ряды заполняли женщины, заглянувшие сюда по пути в магазины. Утомленные, в рыхлых от непогоды сапожках, они устало откинулись в удобных сиденьях.