Джейн Фэйзер: Серебряные ночи

Он направлялся в имение Голицыных, неподалеку от Киева. На всем пути от Санкт-Петербурга его сопровождал отряд из двенадцати солдат. Никто не смел нарушить задумчивого состояния полковника. Каменное лицо, твердый взгляд серых глаз, прямая спина, гордо расправленные плечи предупреждали об этом лучше всяких слов.

Посещение родового поместья всегда действовало на него угнетающе: каждый раз оно напоминало ему об утрате своей национальности, об унижении, которое претерпела его гордая страна. После позорного раздела его, шестнадцатилетнего мальчишку, вместе с другими отпрысками наиболее знатных польских фамилий увезли в Петербург. Там он продолжил образование, но уже на российский манер, зачисленный корнетом престижного гвардейского Преображенского полка. Все они были встречены с почестями, подобающими молодым людям из знатных фамилий, но тем не менее оставались заложниками благонравного поведения своей опозоренной родины. Двенадцать лет российского владычества сделали свое дело. Адам уже порой не мог ответить и себе, кем он больше себя чувствует — поляком или русским. Когда он возвращался в Могилев становился поляком, главой польского рода, владельцем польских земель и польских крестьян. После смерти Евы год назад он впервые посетил родину.

В каждом обращенном к нему лице, даже в молчании он читал жалость к обманутому мужу. Пустая бесконечная болтовня сестер свидетельствовала об их старании избегать больного вопроса; мать, наоборот, плакала от радости видеть единственного и любимого сына, и молча заламывала руки, горюя от того, что он больше не думает о брачных узах и тем самым пресекает род Данилевских.

Полный тягостных размышлений о судьбе поляков, воспоминаний о немых материнских упреках и выражении глубокого сострадания к тому, кто не смог сохранить верность жены, граф Данилевский пересекал под весенним солнцем унылую пустынную равнину, чтобы вытащить из безвестной ссылки молодую женщину, которая до сих пор не видела вокруг себя ничего, кроме дикости, и отвезти ее в Санкт-Петербург, где она должна стать женой генерала князя Павла Дмитриева, человека, на тридцать лет ее старше и уже успевшего похоронить трех своих жен.

Графа Данилевского в его нынешнем состоянии духа не слишком занимали мысли о том, насколько подходящим для гвардейского полковника и адъютанта будущего жениха выглядит его поручение. Никто не смеет оспаривать приказания ее императорского величества, никто не задает наводящих вопросов. Императрица спокойным, дружеским тоном объяснила, насколько удачно складывается, что граф изъявил желание посетить родные места именно в это время. Это не так далеко от Киева, и она уверена, что он сумеет выполнить столь щекотливое поручение со всей присущей ему обходительностью, в которой она не сомневается.

Воспоминания о ласковом приеме императрицы несколько утешили графа. Отряд уже скакал вдоль Днепра по направлению к Киеву. Оттуда им следует повернуть направо, в поросшие ковылем степи, по которым прокатилось множество сражений. Эти равнины помнят победы и поражения; там люди преследовали друг друга в первобытном соперничестве охотника и жертвы; там постоянно шла битва без правил за право существования, где татары, казаки, тюрки скользили призрачными тенями между вольными разбойниками и грабителями.

Хотя никто из императорских гвардейцев и не признался бы вслух, каждый почувствовал явное облегчение, узнав, что место назначения находится всего лишь в пятидесяти верстах, или в тридцати трех милях от Киева. Это расстояние, если постараться, можно преодолеть за один дневной конный переход. Солнце уже опускалось за край этой безмолвной и казавшейся бесконечной равнины, когда им повстречались первые камышовые крыши хат, окружающих главную усадьбу Берхольского.

Адам, хмуро прикидывавший, каким образом лучше повести разговор с князем Голицыным, поначалу не расслышал стука копыт и встрепенулся лишь от громкого крика, разорвавшего тишину степи. Один из солдат со звоном выхватил саблю из ножен. По направлению к ним мчался великолепный жеребец с всадником, чьи длинные волосы развевались на ветру. Вскинутая рука размахивала кремневым пистолетом.

Невольно Адам потянулся за своим оружием, но тут же с удивлением увидел, что это не разбойник-самоубийца, решившийся в одиночку напасть на тринадцать вооруженных людей, а женщина в широкой раздвоенной юбке. Он приказал остановиться и с нескрываемым любопытством стал ждать приближения всадницы.