Жаклин Монсиньи - Флорис. Петербургский рыцарь

— Куда нас занесло, — возмущался Тротти, не оценивший глубокомысленного замечания молодого человека, — где мы, черт побери, на скотном дворе или в гарнизоне, в жилище простолюдина или дворянина, в гостях у князя или у нищего? Где большой замок и прекрасные польские кровати, обещанные этим капитаном?

Флорис и Адриан выразительно переглянулись за спиной маркиза; последний явно нервничал больше, чем следовало.

— Полагаю, господин маркиз, что мы просто-напросто находимся в Польше, — холодно ответил Адриан; стенания Тротти начинали его раздражать.

— Подумать только, грелка еле теплится, стол шатается, ночного горшка и в помине нет, да еще нас всех троих засовывают в одну постель, — не слушая его, продолжал маркиз.

— Простите, господин посол, четверых, — уточнил Флорис.

— Что вы сказали, сударь?

— Вы забыли о Жорже-Альбере, ваша светлость: мы с ним неразлучны.

Казалось, вот-вот разразится гроза. Маркиз подошел к Флорису, медленно обошел его и встал прямо напротив, долго и внимательно разглядывая его вспыльчивое и волевое лицо, блестящие зеленые глаза и черные кудри. Тот же маневр он проделал и вокруг Адриана: не менее внимательно оглядел этого высокого рыжего молодого человека, совершенно не похожего на своего брата. Адриан был всегда невозмутим, быстр в решениях и исполнен утонченного очарования, делавшего его столь же желанным, как и Флориса.

— Если у меня когда-нибудь будут сыновья, — пробурчал себе под нос маркиз, — я бы хотел, чтобы они были похожи на вас. Ах, черт побери, — внезапно воскликнул он, — довольно лицемерить: ваша светлость здесь, господин посол там! Все с вами ясно, юные шалопаи! Вы прекрасно выдержали первое испытание. Король предупреждал меня, но я привык доверять только собственным глазам. Итак, довольно, покончим с дурацкой лестью! Решительно, вы мне нравитесь, господа де Вильнев-Карамей. Отныне, когда мы остаемся наедине, называйте меня просто Тротти, и, несмотря на мой гнусный характер, считайте меня своим другом.

Флорис и Адриан с восхищением смотрели на маркиза. Действительно, они были так молоды, а маркиз оказался гораздо умнее их. Флорис решил, что после короля, Адриана, Ли Кана, Федора, Грегуара, Жоржа-Альбера, а, главное, их маленькой сестренки Батистины, оставленной ими во Франции, маркиз был тем существом, которое он любил более всех и за которого он охотно отдал бы свою жизнь. Впрочем, Флорис вечно был готов отдать за кого-нибудь свою жизнь, а Адриану приходилось отговаривать его от этого.

— А теперь, — произнес маркиз, доверительно беря молодых людей под руки, — довольно разговоров, идемте ужинать, ибо, клянусь смертью Христовой, я просто умираю с голоду.

— Мы тоже, Тротти, — хором ответили Флорис и Адриан и тут же весело рассмеялись.

— Возьмите, пожалуйста, еще немного бурачков, господин шевалье де Карамей, — смущаясь, проговорила Филиппа, скромно потупив свои серые глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами.

— Охотно, воеводинка Филиппа, — ответил Флорис; он слышал, как солдаты называли девушку этим именем.

«Она просто восхитительна, — подумал он, — особенно когда смотрит на меня, и совершенно неотразима, когда принимается говорить. У нее такой милый акцент».

— И не забудьте про пироги, — продолжала Филиппа. Флорис вздрогнул. Девушка выставила вперед ножку, и, несмотря на тяжелую юбку, молодой человек почувствовал, как ее нога прижалась к его ноге. Он не смел пошевельнуться, решив, что это случайность, но уже через несколько секунд ее маленькая ручка завладела его рукой и принялась ласкать его ладонь. Флорис беспокойным взором окинул стол, желая понять, не заметил ли воевода или его дородная жена этого маневра, но, увлеченные вкусной едой, прерываемой тостами, под которые опустошались все новые и новые бутылки с венгерским вином, поляки и их гости, в равной степени побагровевшие, были заняты исключительно расстегиванием пуговок и крючков, пытаясь делать это как можно незаметнее. В самом деле, если замок воеводы на деле был просто скромным деревянным домом, то ужин оказался настоящим пиршеством, где подавали восхитительное мясо, нежнейшую дичь и великолепную птицу на вертелах.

Флорис поздравил себя с тем, что его соседкой по столу оказалась Филиппа; девушка положительно нравилась ему. Адриан же в свою очередь не имел ничего против оказаться соседом Генриетты. Маркизу повезло значительно меньше: он сидел на почетном месте во главе стола рядом с дородной воеводихой; почтенная дама была сама предупредительность, но по причине своей поистине устрашающей полноты занимала почти всю скамью, и бедному маркизу приходилось ютиться на самом краю.