Елена Колядина: Цветочный крест • Потешная ракета

– Аз, отче, поклоны отвешу, только «дура» – не срамословие, хоть как! – встряла Феодосья. – Елда, прости Господи, или там манда – се срам. А «дура»? Иной раз идет баба глупая – дура дурой!

– Оно, конечно, – важно согласился отец Логгин, вспомнив утрешнюю тотьмичку с пустыми черпалами. – Но – отчасти! А за то, что спор затеваешь да в святых церковных стенах поминаешь елду, сиречь мехирь мужеский, да манду, суть лядвии женские, налагаю на тебя седмицу сухояста. Гм… Празднословие, братоненавидение, испытание, небрежение, неправда, леность, обидите, ослушание, воровство, ложь, клевета, хищение, тайнопадение, тщеславие…

– Погоди, господин мой отче, – оживилась Феодосья. – Золовка моя на той седмице на меня клеветала, клевеща, что аз ея пряжу затаскала под одр.

– То ея грех, не твой, – поправил отец Логгин. – Пусть она придет на покаяние.

Батюшка беззвучной скороговоркой сызнова перечислил грехи, вспомнил, на каком закончил, и вновь заговорил:

– Гордость, высокомудрие, укорение… Укоряла ты золовку за наветы? Нет? Добро… Осуждение, соблажнение, роптание, хуление, зло за зло.

– Чего нет, батюшка, того – нет.

Отец Логгин перевел дух и принялся за «Заповеди ко исповедующимся».

– С деверем блудила ли?

– Да у меня, отче, и деверя нет, чтоб с им блудить, – сообщила Феодосья.

– С братом родным грешила ли?

– С Зотейкой-то?

– Пусть с Зотеем, если его так кличут.

– Ох, отче, что ты речешь? Зотейка наш еще чадце отдоенное, доилица его молоком кормит.

– Так что же ты празднословишь? Не грешна, так и отвечай. А грешна, так кайся, – начал терять терпение отец Логгин. – А на подругу возлазила ли?

Феодосья задумалась.

– Когда на стог взбиралась, то на подругу взлазила, уж больно высок стог сметан был.

– Возлазила, значит, без греха?

– Без греха, отче.

– А на мужа пьяная или трезвая возлазила ли.

– Ни единожды! – с жаром заверила Феодосья.

– С пожилым мужем, или со вдовцом, или с холостым от своего мужа была ли?

– Ни единожды!

– С крестным сыном была ли? С попом или чернецом?

– Да я и помыслить такого не могу – с чернецом…

– Это хорошо, ибо мысль греховная – тот же грех. Гм… Сама своею рукою в ложе тыкала? Или вдевала ли перст в свое естество?

– Нет, – испуганно прошептала Феодосья.

– Истинно?

– Провалиться мне на этом месте! Чтоб меня ужи искусали, вран ночной заклевал, лешак уволок!

– За то, что клянешься богомерзко язычески, – поклонов тебе сорок сразу, как из церкви придешь. Клясться нужно божьим словом: чтоб меня Бог наказал! А не аспидами, филинами да мифологическими идолами.

– Какими, рекши, идолами? – заинтересовалась Феодосья.

– Мифологическими. Сиречь баснословными.

– Какие же сие басни, – растопырила глаза Феодосья, – когда в вашей же бане… Ты ведь, отче, на Волчановской улице поселился?.. Так вот, в вашей бане банник прошлое лето младенца грудного, чадце отдоенное, утопил. Матерь его, Анфиска, из бани нага выскочила и на всю улицу возвопила: «Васютку моего банник утопил в ушате!» Васютка у нее хоть и нагулянный был, а все одно жалко! Отец Нифонт на другой день нам на проповеди сказал: то Анфиске с Васюткой наказание за грех блудного очадия и рождения, и в том самое-то ужасное наказание, что не Бог чадо покарал, а банник леший.

– Тьфу! – сплюнул отец Логгин. – Что ни слово, то злая вонь! Не мог отец Нифонт такой богомерзости рекши. Наказывает един Бог, а у идолов такой силы нет!

– А вот и сказал отец Нифонт… Аз сама не слыхала, потому в церковь в тот день не ходила, но матушка мне истинно все пересказала. Гляди, говорит, Феодосья, очадешь в грехе, так лешак чадо утопит либо удушит, либо разродиться не сможешь, будешь тридцать три и три года в утробе таскать.

Отец Логгин глубоко вдохнул и выпустил дух, надувая щеки и плеская губами в размышлении. «Языческое зло зело в Тотьме сильно», – пришел он вскоре к драматическому выводу и продолжил вопросить.

– Дитя в себе или в сестре зельем или кудесами изгоняла ли?

– Нет, отче, – пламенно заверила Феодосья. – Как можно?

– Блудил ли кто с тобой меж бедер до истицания скверны семенной?

– Нет, отче.

– Кушала ли скверны семенные?

– Нет, отче, не было такого ни единожды, – перекрестясь, заверила Феодосья и, помолчав мгновение, спросила: – Отчего, отче, семя мужеское скверно? Ведь от него чада прелепые рождаются. Неужели это скверно? Скверны – от дьявола, но разве чадо от беса, а не от Бога?

Отец Логгин нервно почесал пазуху под мышцей. Перекрестился. Воззрился на Феодосью.