Джулия Берри - Нежная война

В своем саду я бы посадила нарциссы и тюльпаны всех цветов. А еще герань, чтобы поднять себе настроение, и ирисы с люпинами, чтобы они раскачивались на ветру. О, из-за тебя мне пришлось представить себе эту картину во всех красках. Как я смогу быть счастливой, если у меня никогда не появится маленького домика с садом? В Лондоне он бы стоил целое состояние. Даже в Попларе.

Что вопиющее и скандальное? Я уже над этим работаю. После того, как ты уехал, я подала заявку и теперь стану секретарем по культурно-развлекательному досугу в Юношеской христианской ассоциации, во Франции. Буду играть на пианино для солдат, тоскующих по родине. Родители умоляли меня заняться этим здесь, в Лондоне, но я хочу отправиться туда, где солдаты действительно нуждаются в том, чтобы отвлечься от войны. Я боюсь выступать, но этот страх не может быть сильнее того, что испытывают солдаты на поле боя. Гораздо лучше развеивать скорбь солдат, чем развлекать пожилых дам из нашего прихода. Я отправлюсь туда после Нового года. Мои родители уверены, что из-за этого я никогда не поступлю в консерваторию, но если Европа падет перед Германией – какая разница?

Уверена, тебе не терпится закончить тренировки, но я очень рада, что ты в безопасности от немецких пуль. Береги себя и одевайся теплее. Расскажи мне о своих сослуживцах. И нравится ли тебе рыбалка. Если нравится – папа будет счастлив.

Счастливого тебе Рождества. От мысли, что ты проведешь его в холодной палатке, у меня разбивается сердце. И все же, пусть этот день будет для тебя праздничным.

Третье января, 1918 года, два часа утра. Тридцать градусов ниже нуля.

Спасаясь от холода, Обри Эдвардс и сорок других солдат из пятнадцатого полка закопались в сено, разбросанное по вагону для перевозки скота. Через час после того, как отряд сошел с трапа американского лайнера «Покахонтас», они сели на поезд в Бресте и уехали в темную, заснеженную ночь.

Замерзшие, уставшие и изголодавшиеся, они думали, что направляются на фронт и уже к утру окажутся в пылу сражений. Даже поле боя казалось более привлекательным, чем их холодный вагон.

Колеса локомотива стучали по заледеневшим рельсам. Этот мерный ритм мог бы убаюкать изможденных солдат, если бы не чертовски холодный воздух. Они не слышали ни свистка, ни других привычных сигналов, которые ожидаешь услышать на железной дороге. Во время войны даже поезда хранят секреты.

Гарлем и дом остались далеко позади. Увидит ли он своих родителей снова? Попробует ли фирменный куриный пирог матери? Почувствует ли сладкий запах отцовской трубки? Обри снова хотелось услышать, как Кейт расхваливает его музыкальный талант перед своим сонным парнем Лестером за семейным ужином.

В день отплытия «Покахонтас» его отец пораньше вернулся с лакокрасочного завода, чтобы попрощаться с единственным сыном.

– Ты – достойный и гордый молодой человек, слышишь меня, Обри? – сказал он. – Этого у тебя не отнять.

Так ли это? Обри вспомнил Спартанберг. Разве те злобные продавцы и фермеры не сделали все возможное, чтобы лишить его достоинства?

– И всегда будь настороже, – предупредил отец. – На войне может случиться все, что угодно, но у того, кто держит ухо востро, больше шансов избежать опасности, – он сжал Обри в крепких объятиях. – Поставь этих немцев на место и возвращайся к нам.

Обри все еще ощущал, как усы отца щекочут щеку, а от его одежды пахнет краской.

Он достал руки из карманов и подул на них, но его дыхание стало ледяным прежде, чем достигло ладоней. Тогда он засунул их под майку. Пианист не может рисковать своими руками.

Может ли он все еще считать себя пианистом? Все остальные музыканты могли просто убрать свои инструменты в чехол и взять их с собой – но не Обри. Пианист должен играть, иначе его пальцы потеряют подвижность. А Лаки Роберт, будь он неладен, всегда получал фортепианную партию.

Группа две недели играла на борту корабля. Гимны, рождественские песни и джазовые импровизации на патриотические мелодии. «Марсельеза», и «Типперери», и «Собери свои проблемы», и «Где-то там». Но только днем. Чтобы остаться незамеченными, ровно в четыре часа вечера на корабле выключали весь свет. В любом случае, на старом лайнере «Покахонтас» не было пианино, так что Обри стал третьим барабанщиком. Прибыв в Брест, они устроили импровизированный концерт в парке. Обри играл на кастаньетах.