Жюльетта Бенцони: Катрин и хранитель сокровищ

Носилки были украшены символами герцогской власти, а эскортом командовал сияющий Жак де Руссэ, обрадованный столь приятной миссией.

— Это будет наше второе совместное путешествие! воскликнул он, подходя засвидетельствовать свое почтение Катрин; казалось, его удивило, что она так закутана.

— Первое было столь чудесным, что я с нетерпением жду этого…

Но его оборвала Эрменгарда, которая как раз в этот момент выходила из своей комнаты, натягивая на ходу перчатки.

— Вы бы лучше, молодой человек, попридержали ваши восторги! — выпалила она. — Госпожа де Брази на моей ответственности, и я в состоянии о ней позаботиться. С вас будет вполне достаточно присмотреть за нашими носилками и за вашими людьми на дороге.

Получив такой отпор, Жак де Руссэ сник. Но Катрин протянула ему свою руку.

— Ты не должна быть такой суровой, Эрменгарда.

Мессир Руссэ мой верный друг, и под его опекой мы будем в полной безопасности. Мы готовы?

Воспрявший духом от этих добрых слов де Руссэ отправился к своим людям выпить на дорогу по чаше вина. Тем временем мулы были нагружены и дамы заняли свои места в носилках. Опасаясь воровства, они взяли с собой свои шкатулки с драгоценностями. Шкатулка Катрин, содержавшая наряду с другими вещами знаменитый черный алмаз, стоила целое состояние.

Утро было в полном разгаре, когда маленький отряд наконец тронулся в путь. Погода была скверная, резкий холодный ветер гулял по равнине. В соответствии с полученными указаниями Жак де Руссэ избрал дорогу на Камбре, вместо того чтобы двигаться к югу. Маневр заключался в том, чтобы обойти Перон и Вермандуа, которые были заняты сторонниками Карла VII. Де Руссэ не мог допустить, чтобы Катрин попала в их руки.

Несмотря на уверения в противном, Эрменгарда оказалась скучной попутчицей. Не успев устроиться между подушками, она заснула, и ее участие в беседе ограничивалось громким храпом. Живость характера она обретала только тогда, когда они останавливались у харчевни или монастыря для еды или ночлега.

Катрин, таким образом, была предоставлена самой себе, и у нее было достаточно времени, чтобы обдумать недавние события. Гарэна она больше не видела. Он каждый день посылал узнать о ее самочувствии, чаще всего слугу, но раз или два — своего друга Николя Роллена. Однако гордому канцлеру эти поручения не доставляли большого удовольствия, поскольку ему приходилось общаться с далеко не дружелюбно настроенной Эрменгардой. Гарэн не сделал ничего для примирения.

Вскоре Катрин узнала, что он собирается по делам в Гент и Брюгге. Он отбыл из Арраса накануне отъезда своей жены, не попрощавшись с ней, — нельзя сказать, что бы это огорчило Катрин, которая не хотела видеть мужа без крайней на то необходимости. Она часто думала о том, что именно вызвало у Гарэна приступ ярости по отношению к ней и что могло его спровоцировать, и решила, что Гарэн боялся гнева герцога, вызванного тем, что она встретилась с Монсальви. По-видимому, более подходящего объяснения не существовало. Когда дело касалось Гарэна, было ясно, что ревность тут ни при чем.

Путешествие проходило без приключений, но как и прежде, путь через разоренную войной Шампань был кошмаром. Они видели мертвые деревни, голодные лица и толпы беженцев, которые со всем скарбом и немногочисленными домашними животными брели по дорогам к границам Бургундии, где надеялись найти убежище.

Катрин и Эрменгарда всю дорогу раздавали милостыню, насколько они могли себе это позволить, но время от времени де Руссэ приходилось вмешиваться и отгонять подходивших слишком близко к носилкам голодных.

Катрин было тяжело видеть нищих.

Когда небольшой отряд приближался к границам герцогства Бургундия, они встретили странную процессию. Издали можно было принять их за беженцев из какой-нибудь разоренной деревни. Подъехав ближе, путешественники заметили нечто необычное. Все женщины были в полотняных тюрбанах, подвязанных под подбородком, и одежде из полосатой шерсти, надетой поверх домотканых полотняных рубашек с глубоким вырезом. Своих смуглых детишек они либо несли на лямках за плечами, либо везли в корзинах, навьюченных на мулов и убаюкивающе покачивающихся на ходу. Все они носили мониста, у всех были угольно-черные глаза и удивительно белые зубы. У мужчин были густые черные брови; выгоревшие фетровые шляпы почти скрывавшие их лица. У каждого на боку был меч или кинжал. Лошади, собаки, домашняя птица все смешалось в этой пестрой толпе. Люди говорили на чужом языке. На ходу они пели или, скорее, произносили нараспев медленную монотонную песню, которая вдруг показалась Катрин знакомой. Она отодвинула кожаные занавески носилок и увидела, как мул Сары понесся, как стрела, выпущенная из лука. Волосы Сары развевались на ветру, глаза сияли. Она громко и радостно приветствовала путников.