Шеннон Дрейк - Неистовый рыцарь

— Если ты думаешь, что он сможет спасти тебя…

— Я не надеюсь на спасение, дядюшка. Долг позвал моего мужа в дальние края, когда я по глупости стала вашей жертвой! Но я не позволю использовать себя против него. Да, я обречена. Час моей казни настал. Так что же ты медлишь, дядюшка? Делай же скорее свое дело!

Роберт подъехал к ней еще ближе, и под копытами его коня захрустел хворост, приготовленный для костра. Свистящим шепотом, который был слышен только ей, дядюшка произнес:

— Я позабочусь о том; чтобы тебя сначала задушили, милая племянница. Хочу избавить тебя от мучительной агонии, когда пламя костра коснется твоего тела. — Он чуть помедлил. — Я любил тебя, Аллора.

— Я тоже когда-то любила тебя, дядюшка. Но потом с ужасом увидела все твои дела, и теперь меня ничуть не удивляет, что я умру от твоей руки. Любовь и кровное родство значили для меня гораздо больше, дядюшка, чем для тебя. И коль скоро я предстану перед Создателем, я могу сказать тебе в лицо, что презираю тебя, твою жадность и твое вероломство. — Аллора замолчала и склонила голову. Больше она не произнесет ни слова.

Она стиснула зубы и закрыла глаза. Ее снова охватила дрожь. И снова перед ней пронеслись картины прошлого, как это часто бывает у смертников в последние секунды жизни.

Она увидела бурные события своей жизни. Красоту. И все, что привело ее сюда.

— Быть по сему! — решительно произнес Роберт и, круто повернув коня, ускакал прочь. За ним последовали его сопровождающие.

Аллора услышала, как прокатилась барабанная дробь. Скоро, скоро… остались считанные секунды…

«Не открывай глаза! — приказала она себе. — Пусть все произойдет быстро, и пусть это будет безболезненно». Она задрожала всем телом и почувствовала, что теряет сознание. Ну и хорошо! Значит, легче будет умирать.

«Боже милосердный, прости мне мои грехи! Боже милостивый, если бы я могла увидеть его еще раз…»

Барабанная дробь смолкла, и стало так тихо, будто и люди, выстроившиеся на белом холме, затаили дыхание. Аллора открыла глаза.

Далеко-далеко за полем она увидела всадников — целый строй, вытянутый в линию. От них исходило сияние, словно от небесного воинства, — это золотые лучи солнца отражались от их обнаженных мечей и щитов и поблескивали на доспехах.

Она перевела взгляд на середину линии, и ее сердце, на мгновение замерев, учащенно забилось.

Всадник, восседающий на мощном коне, выделялся изо всех, Его кольчуга и меч, щит и шлем ослепительно блестели в лучах солнца. Он был как Тор, древний бог-громовержец, неистовый и непреклонный.

Брет!

Прямоугольный шлем, украшенный с обеих сторон рогами, закрывал его лицо. Поверх кольчуги надета белая с золотом туника и накинут малинового цвета широкий плащ.

Он здесь! Боже милостивый, он здесь!

— Зажигайте костер! — заорал кто-то. Она узнала голос своего дядюшки.

Услышав команду, люди с факелами бросились поджигать хворост, резко запахло дымом, Они торопились, ведь он был уже здесь.

Ее Брет…

Нет, этого не может быть! Он не мог добраться сюда так быстро.

Она, наверное, видит лишь то, что видела раньше, когда впервые встретила его, — неустрашимого воина, бросающего вызов смерти. Может быть, она погружается в пучину и перед ее глазами проносится вся ее жизнь? Жизнь, которая началась только с ним.

И то, что, в конечном счете, привело ее сюда, начиналось почти так же, когда этот мужчина, этот несравненный, неистовый рыцарь впервые появился в ее жизни…

1086 год

— Чует мое сердце, он что-то затевает. Этот человек только и знает, что обдумывает, как бы еще чего-нибудь прибрать к своим рукам, — в волнении сказал лаэрд Айон Кэнедис, владелец Дальнего острова.

— Ты прав, отец, — поддержала его Аллора, однако слушала она его в тот момент весьма рассеянно.

Несмотря на причины, которые привели их в Лондон, Аллора была совершенно заворожена этим городом. Мало попутешествовав в свои почти семнадцать лет, она была совсем не готова к лихорадочной суете и шуму городских улиц. Дома здесь стояли очень близко друг к другу, и на сравнительно небольшом пространстве жизнь била ключом.

Под ее окном, совсем рядом, рыбаки распродавали улов, уличные торговцы громко расхваливали свой товар, и даже маленькие дети, одетые в лохмотья, с грязными мордашками, но настырные, бегали по улицам, предлагая прохожим, купить букетики цветов, что было совсем нелишне, ибо в воздухе ощущалось зловоние от городских нечистот. На улицах, изборожденных глубокими колеями и очень грязных, царило большое оживление. А какое здесь было смешение языков! То здесь, то там слышались и старый англосаксонский, и ломаный французский, на котором говорили норманны: одни, очевидно, стремились как можно скорее вписаться в установленный норманнами порядок, а другие решили не иметь с завоевателями ничего общего. До Аллоры доносились крики, лай собак, а когда мимо проходили королевские солдаты, долетали какие-то непонятные резкие команды.