Барбара Картленд: Навстречу любви

В доме царили тишина и покой, во многом из-за того, что денег у его хозяйки осталось совсем мало и ей приходилось довольствоваться минимальным количеством слуг. Дворецкий Джонсон, его жена-кухарка и две горничные – вот все, кого она могла себе позволить нанимать. Большинство лошадей были проданы, но на жизнь все равно не хватало.

«Скоро придется продавать и дом? – с грустью подумала она. – Не знаю, как я это переживу, но, похоже, выбора у меня нет».

Миссис Джонсон упомянула о замужестве тоном, который говорил о том, что она считает Венецию старой девой.

Двадцатичетырехлетняя, практически без денег – шансов удачно выйти замуж у нее почти не осталось. Похвастать она могла только одним – красотой. Великолепные светлые волосы выгодно подчеркивали сапфировую голубизну ее глаз. Она знала, что были мужчины, которые вздыхали по ней, но также она знала, что здравомыслящему мужчине солидное приданое важнее хорошенького личика.

Происходила Венеция из хорошей семьи, мать ее была дочерью виконта, а отец – сыном баронета, правда, третьим по старшинству, из-за чего на титул он не рассчитывал.

Родители много путешествовали и часто брали ее с собой. То было счастливое время, хотя денег у них всегда было слишком мало для людей их статуса.

Они беспокоились и о будущем семейном положении дочери, при каждой возможности знакомили ее с достойными молодыми людьми, и в девятнадцать ей сделал предложение один очень красивый молодой джентльмен. Венеция, вообразив, что любит его, предложение приняла, но этот красавец пошел на попятную, когда узнал, какое у нее скромное приданое. У него имелись долги, поэтому он искал невесту побогаче.

Венеция немного поплакала, а потом забыла о нем, да так быстро, что не осталось никаких сомнений – не любила она его вовсе.

Через четыре года она под давлением родителей приняла другое предложение.

– Милая, я знаю, что он не красавец, – убеждала ее мать. – Зато он обеспечен и даст тебе дом. К тому же тебе уже двадцать три, и моложе ты не становишься.

Неохотно она согласилась на помолвку и оставалась помолвленной три недели, пока не расторгла этот союз из-за того, что больше не могла выносить долгие занудные рассказы жениха о себе.

– С ним я умру от скуки, – объяснила она возмущенным родителям. – Жить нужно веселее.

– Веселее? – повторила мама. – Браки заключаются не для веселья. Что будет с тобой, когда нас не станет?

Разговор этот состоялся в прошлом году. И вот их действительно не стало. Впереди маячило безрадостное будущее, но все равно Венеция не жалела, что разорвала ту помолвку.

«Я дождусь настоящей любви, – пообещала она себе. – А если не дождусь, значит, вовсе не выйду замуж».

Помощи в замужестве можно было бы ожидать от родственников, но у дяди-баронета были свои дочери на выданье, и все, что он делал для Венеции, – это время от времени позволял ей гостить в своем лондонском доме.

Она любила поездки в Лондон, потому что они нарушали однообразие повседневной жизни и давали возможность хоть изредка видеться с кузиной Мэри, которая была всего на год младше нее.

Их дружбу можно было назвать притяжением противоположностей. Венеция была холодной, собранной, вдумчивой, а Мэри – рассеянной, легкомысленной, немного безответственной, но при этом по-детски очаровательной.

Баронету сэру Эдварду Венмору удалось получить какую-то незначительную должность при дворе, и он вознамерился положить все силы на то, чтобы подняться по служебной лестнице как можно выше. Он унаследовал состояние отца, приумножил богатство выгодной женитьбой, после чего купил себе роскошный загородный дом в Беркшире, недалеко от Виндзорского замка. Свой выбор он объяснил необходимостью постоянно находиться рядом с королевой, которой могут в любую минуту понадобиться его услуги.

Двух дочерей он выдал выгодно и теперь прилагал все усилия, чтобы подыскать хорошую партию для Мэри.

Сейчас семейство проводило лето в деревне, в Венмор-приори, и Венеция время от времени виделась с ними, впрочем, недостаточно часто, чтобы перестать чувствовать себя одинокой и оторванной ото всех. Иногда ей даже казалось, что в Приори ей не рады. Если верить маме, то это из-за того, что она, Венеция, намного красивее Мэри. Но мнение дорогой мамы вряд ли можно было назвать беспристрастным.

Поглощенная такими размышлениями, Венеция не услышала, как к дому подъехала карета, и о том, что к ней пожаловал гость, узнала, только когда Джонсон вошел с объявлением: