Витольд Недозор - Дочь Великой Степи. Танец клинков

Скифянка тут же бросилась в атаку. Острие раз за разом било в оставшийся накулачник, Сцилла с перекошенным от злобы ртом пятилась, пытаясь обойти Гипсикратию и вернуть себе второй щит, которого так бездарно лишилась. Рывок – копье едва не достало бок сицилийки (да понимает ли она, что только что погибла в четвертый раз?!), и Сцилла в перекате уже готова была схватить свое оброненное оружие…

Не схватила – копье ударило рядом с кистью, явственно обозначив, чем завершится такая попытка. Сцилла с проклятьем отскочила, и Гипсикратия встала так, чтобы валявшийся на песке щит оказался у нее за спиной.

– Фульга, проткни ее!

– Сцилла, дави эту грязную рабыню!

– Сцилла!

– «Зеленые» – дерьмо шелудивой свиньи!

– Забей ей копье в щелку!

– И в зад!

– Сдохни, степная волчица!

Низко присев, Гипсикратия уперла окованную железом «пятку» копья в песок, как при защите от всадника. Это был намек: теперь Сцилла имеет право держаться как можно дальше, после первой раны никто не упрекнет ее в трусости, а время идет и…

Сицилийка зверем бросилась на Гипсикратию и принялась наносить яростные удары. Скифянка едва успевала их отражать: навершие копья билось в умбон, сминало бронзовую закраину. Но время поединка истекало, оставалось продержаться совсем немного, распорядитель вот-вот подаст сигнал…

Гипсикратия не успела осознать происходящее. Она лишь увидела, как скользит песок под крупными ступнями Сциллы, как в нелепой попытке сохранить равновесие та взмахивает руками, как роняет щит, открывшись, – и падает вперед.

Прямо на острие. Шеей.

Кровь хлынула из раны и изо рта Сциллы. Под тяжестью ее тела Гипсикратия выронила оружие. Миг – и сицилийка упала на арену, мертвая, как камень.

Тишина повисла над цирком. Песок арены жадно впитывал кровь, которая уже не хлестала толчками – сердце жертвы остановилось, – а текла ровно и обильно, будто из треснувшей амфоры.

– А-а-а… чтоб тебя, Качей! – прошептала Гипсикратия, найдя взглядом сидящего в первом ряду хозяина Руфуса и увидев, как багровеет его лицо.

Потом у нее перед глазами замельтешили туманные пятна, а в ушах монотонно загудело, как будто арену окружил рой пчел. Трибуны взревели:

– А-а-а-а-а – Фульга!!

– Фульге слава!

– Сука! Сука красная!

– «Зеленые» – дерьмо!

Какая-то матрона, громко взвизгнув «Сцилла! Сцилла!», вдруг осела, свалившись без чувств (значит, у сицилийки был не покровитель, а покровительница?). Заметались слуги, заботясь о госпоже.

Прочие зрители не отрывали взглядов от арены. Цирк рукоплескал отважной воительнице, одержавшей победу – по воле богов и Фатума. Трибуны бушевали, а победительница сумрачно глядела себе под ноги.

Явно потрясенный, эдитор встал с курульного кресла и подал сигнал к перерыву в боях. Подняв копье и поклонившись трибунам – как полагалось и как учили, Гипсикратия направилась к воротам.

Теперь ее участь зависела только от небожителей. Ну и от господина…

Всю дорогу до хозяйского таблиния Гипсикратия со сжавшимся сердцем размышляла, что ее ждет. И неизбежно натыкалась на одно и то же: все зависит от того, какие планы господина она нарушила и какие неприятности ему создала.

Проиграл ли он деньги? Проиграл ли деньги кто-нибудь из его друзей или, что еще хуже, деловых партнеров? Быть может, это разозлило кого-то, кто хотел бы выкупить Сциллу для себя? Или на нее были какие-то планы с учетом будущих игр?

Гипсикратия еще раз воззвала к Матери Богов и направилась в дом.

В бассейне атриума плескалась вода, отражая звездное небо; ветви растущих в кадках экзотических кустов и деревьев переплетались в черное кружево, подсвеченное масляными лампами. Из атриума Гипсикратия прошла в просторный таблиний, где за обширным столом среди шкафов со свитками и восковыми табличками восседал Руфус.

Входя, скифянка поклонилась:

– Здравствовать тебе, доминус!

Надо бы пасть на колени – но в лудусе Руфуса это было не в обычае… «Если назначит порку – тогда и упаду!»

Порка, которой подвергают провинившихся гладиатрис, – это, конечно, не мачехины розги в родном йере, но ничего, можно вынести. Она вынесет – и будет жить дальше. Потому что ее жизнь нужна не только ей.

– Вот что, – буркнул ланиста. – Чего уж говорить – разозлился я сперва крепко. Но потом поговорил с Авлом и еще двумя рудиариями… Да и сам видел: я все-таки в своем деле не последний человек. Ты точно следовала приказу, и твоей вины тут нет. Эта… – Лицо ланисты перекосилось от злобы. – Эта жирная корова сама напоролась на копье. Другой бы приказал тебя бичевать – но с тем же проком можно сломать твое оружие… Видать, правы те, кто говорит, будто нечестные бои не угодны богам!