Татьяна Соломатина: Община Святого Георгия. Второй сезон

Матрёна Ивановна:

Как же вы, Георгий Романыч, с тростью-то санитарить будете?!

Георгий:

Она у меня, Матрёна Ивановна, почитай больше для шику. Я так, хромаю разве слегка. Мне ноги не кто-нибудь лечил, а сама Вера Игнатьевна!

Вера открывает глаза, затягивается, усмехается словам Георгия: «ну ты и петух гамбургский!»

Матрёна Ивановна:

(сочувствующе) И сильно вам ноги ранило-то?

Георгий:

Пустяк! Самую малость…

Вера только головой качает, щурится, сейчас рассмеётся. К ней поворачивается Матрёна – Вера тут же изображает серьёзность:

Вера:

Ты не чаями его пои, а работой нагружай.

Из дверей клиники высовывается радостная Ася.

Ася:

Матрёна Ивановна, новое бельё привезли! Идёмте принимать!

Матрёна Ивановна:

Да что ж ты кричишь, как заполошная! Сейчас! Дай чаю глотнуть, бога ради!

Ася, лукаво глянув на курящего Георгия, на Матрёну:

Ася:

У нас в сестринской и курить можно. (к Матрёне) С чаем!

Смеясь, уходит в клинику. Матрёна, недовольно скривившись, за ней. Ещё затяжку делает Георгий, выбрасывает окурок, подмигнув Вере, подкрутив усы, – заходит за Матрёной. Вера ещё некоторое время улыбается, затем становится серьёзной.

Вера (в гражданском мужском платье) деловито идёт по улице, подходит к дому Белозерского. Звонит у парадных дверей. Открывает Василий, глаза слегка косят – он рад видеть Веру, но Александра он любит больше.

Вера:

Здравствуй, Василий Андреевич!

Лакей Василий:

Вера Игнатьевна! Никого нет дома!

Вера властно его отодвигает, заходя.

Вера:

Никого?! А ты что, мебель говорящая?

Вера скидывает Василию пальто, устремляется вверх по лестнице. Василий ей вслед, чуть не жалобно:

Лакей Василий:

Княгиня! Обозлится на меня молодой барин!

Вера резко поворачивается, смотрит на Василия.

Вера:

Ты ему к поцарапанной коленке подорожник прикладывал, азбуке учил, попку подтирал. Не обозлится. Разве на меня.

Но в глазах у Василия остаётся искренний испуг. Не за себя, а именно за молодого барина.

Лакей Василий:

Вера Игнатьевна, вы же…

Вера:

Нет!.. Я его просто выпорю.

Поднимается наверх.

Вера настойчиво колотит в запертую дверь, грохот немалый. Высовывается Белозерский, в халате, фартуке, с засученными рукавами, с грозным выражением лица.

Белозерский:

Я же просил!..

Видит Веру, осекается. Вера отодвигает его, заходит. Он, выглянув в коридор – никого, закрывает и запирает дверь.

Перепуганная Бельцева сидит на операционном столе. Бледна. Справа от стола приготовлен набор инструментов на аборт. Вносится Вера, за ней – Белозерский.

Белозерский:

Вера Игнатьевна! Княгиня Данзайр! Это, в конце концов, частная собственность!

Не очень осторожно подошёл к ней сзади, взял за рукав – Вера с разворота выписывает ему апперкот. С ног не валит, но чувствительный. У Белозерского из носу кровь. Он утирается рукавом. Понятно, не может ударить Веру, да и ярость его совсем о другом. Орёт:

Белозерский:

Что мне её?! В полицию сдать?! От четырёх до шести?!

Он нос к носу с Верой, она не менее яростно орёт ему в ответ:

Вера:

Ей – только исправительное учреждение! А тебе – каторжные работы до десяти лет, ссылка в Сибирь, лишение состояния и практики!

Белозерский, внезапно сдав назад, поднимая руки в жесте «сдаюсь!», со смешком:

Белозерский:

Хорошо, не смертная казнь!

Вера, тоже успокоившись, ворчливо:

Вера:

Смертную казнь за это Пётр Первый отменил в тысячу семьсот пятнадцатом году… Я же, как третье лицо, участвующее в деянии, получу всего три года в исправительном доме.

Бельцева лишается чувств. Они – к ней. Аккуратно укладывают завалившуюся, было, на бок, пациентку.

Вера:

Вводи морфий! (Иронично) Согласно уложению о наказаниях от тысяча восемьсот сорок пятого года «аборт по неосторожности» наказанию не подлежит.