Людмила Дюбург - Эспер

У первых начнется новая жизнь, счастливая или не очень, но – жизнь. У вторых появятся могилы с надписью «погиб за Францию». Или и того проще – без всякой надписи, лишь с указанием даты смерти: умер тогда-то. Потомки первых будут носить странные фамилии, оканчивающиеся на «-фф»: Rogoff, Noskoff, Pavloff, Yakoucheff. Вторых ожидают скромные цветочки в День всех святых и полное забвение на родине. На военно-морском кладбище в Рошфоре лягут они ровной линейкой под могильными плитами рядом с бывшими противниками. Русские солдаты Филипп Новиков, Иван Беляков, Михаил Анисимов и немецкие гренадеры Отто Воллерт и Отто Шедеман уснут навеки. Их разделит расстояние пять-десять метров. Немногим меньше, чем в той траншейной войне. Только вместо ружейных стволов будут мирно смотреть друг на друга кладбищенские кресты – восьмиконечные православные и четырехконечные католические. Рано утром птицы огласят веселым звоном грустное место встречи, приветствуя новый день.

Все будет потом. Потом! Пока же – фанфары, цветы, возвышенные слова о братстве навеки, слезы гордости. И – любовь. Впрочем, фанфары ей только мешали.

И любовь. Уф-ф! Дождались! В конце концов, цифры, факты, события необходимы и важны для понимания эпохи, но это всего лишь фон. Декорации. Обычная почтовая открытка, совершившая путешествие во времени, инициировала прежде всего желание узнать: что стало с ее автором? Кто он был? Вернулся в Россию? Остался во Франции? Нашел любовь, оставил потомков или так и умер безвестным?

В cartes postales нет цифр, над которыми корпят исследования, оспаривая их или доказывая. Есть только даты. Есть тексты, от которых замирает сердце. Даже от самых банальных. Черно-белые послания, как талисманы, берегут то самое хрупкое, нежное и одновременно сильное, что помогает удержаться в нашем цветном шумном пространстве.

2 октября 1916 года девушка по имени Жюльет писала своей подружке в Лион: « Можете ли вы представить, дорогая Анна, что мы с мамой уже несколько дней в Париже. Моя свадьба расстроилась, и я решила развеяться, подарив себе это путешествие. Мама меня сопровождает. Прогуливаемся, шлем наилучшие пожелания ». Кому-то грустно, а кого-то переполняет счастье. В 1919 году, 29 мая в три часа дня для сержанта Луи Марти была отправлена открытка. На изображении – первые девять флагов, захваченных у немцев. Только вот текст не имеет ничего общего с фоном: « В этот момент я смотрю на твое дорогое и хорошее письмо, а также на букетик весенних цветов… Фиалки, маргаритки, которые мне все говорят о твоей любви. Спасибо, любимый. Обнимаю тебя крепко и вновь говорю, как сильно тебя люблю… Твоя Бланшетт ».

Влюбленная Бланшетт не поблагодарила сержанта за захваченные трофеи. Не поздравила. Смотрела на маргаритки. Да и расстроенной Жюльет вряд ли интересно было бы считать флаги. Потому что в той же открытке она, переживая любовную драму, добавила: « p. s. Мы уже поднимались на Эйфелеву башню, я увидела Париж с высоты. Он прекрасный. А когда спускались, кое-что произошло…»

Возможно, спускаясь, Жюльет, встретила новую любовь? Или, выдохнув, окончательно зачеркнула старую? И добрый гуляка Париж ей в этом помог? Любовные раны затягиваются быстрее, особенно если на все старое посмотреть свысока.

Они познакомились весной 1917 года в Париже – городе, которому всегда удавалось снисходительно и терпеливо переносить невзгоды, войны, бунты, революции. Мир рухнет – Париж останется. Город-соблазнитель, умеющий бескорыстно дарить счастье. Местом знакомства стал русский госпиталь, что склонному к размышлениям Эсперу показалось фатальным стечением обстоятельств.

Тот майский день 1917 года он запомнил поминутно. Сначала его вызвал помощник главного дивизионного врача полковника Рейтборже адъютант-переводчик Николаефф. Напустив побольше серьезности, выпрямившись, будто перед вручением высокой награды, адъютант – красивый брюнет, одинаково пользующийся вниманием, как среди молоденьких медсестер, так и зрелых дам, – выдал письменный приказ, торжественно зачитав:

– Сержант Якушев! Вы обязаны явиться в указанный день к военному атташе России на улицу Христофора Колумба, дом четыре. Вы обязаны его выслушать, после чего доложить, что русские солдаты, как и французские, находятся в полной боевой готовности для взятия всех борделей Парижа. Ждем только высочайшего на то повеления, – Николаефф, перейдя на французский, сделал упор на слове «бордель». Вручая документ, он, впрочем, заметил, что в реальности их, кажется, ждут другие приказы. Эспер, смеясь, пообещал быть твердым и в точности выполнить поручение офицера, вышестоящего по званию.