Катерина Райдер - Идефикс. Часть первая.

Обозлённый на своего младшего отпрыска барон перерезал пуповину содержания грубо и решительно, в наказание за то, что Уилл отказался вступать в брак по расчёту. К тому же, несколькими годами ранее, свободолюбивый юноша отверг наставления отца обучаться праву, зато блестяще сдал вступительные экзамены в Оксфордский университет на кафедру языковедения и литературы. После окончания учёбы, вернувшись в отцовское имение, он практически сразу столкнулся с требованием родителя жениться. На протяжении всего последнего года барон Уэйд обхаживал знатное семейство по соседству и уже устроил помолвку среднего сына со старшей дочерью графа Олдриджа. Уильяму же досталась её младшая сестра, не отличающаяся ни шармом, ни умом. А будучи человеком страстным, тяготеющим к высокому искусству, юноша не смог стерпеть подобного оскорбления и в возрасте двадцати трёх лет навсегда покинул родной Абингдон, устремившись в столицу.

Для того чтобы не умереть с голода Уильям вскоре написал свою первую пьесу и продал её маленькому театру в Сохо. Её извратили до неузнаваемости, полностью вырезав философские рассуждения главных героев, сведя всё действо к пошлым шуткам и разврату, но за вырученные деньги поэту удалось снять неплохую комнату на Кинг-Стрит в Блумсбери, возле библиотеки Мьюди. Часами просиживая за книгами, анализируя творения давно почивших гениев, Уэйд постепенно выработал собственный стиль, весьма отличный от современников, и в двадцать пять к нему пришёл грандиозный успех. Тут-то и началась, по мнению самого юноши, настоящая жизнь, полная шика, светских раутов и томных взглядов дам, готовых за комплимент чертовски привлекательного драматурга, пренебречь собственной репутацией.

Прельщённый праздностью жизни и внезапно обретённой вседозволенностью баронет создавал шедевры с завидным постоянством, постепенно ввергая тело и душу в пучину плотских удовольствий, дабы утолять голод прожорливой Музы. Его пьесы и отдельно изданные стихотворные сборники высоко ценились, пусть и отличались тонкой художественной мрачностью, которую не каждый мог разглядеть за бравадой витиеватых фраз и аллегорий. Уэйд получал лестные рецензии от критиков и коллег. Вокруг него всегда был рой людей, желающих приобщиться к славе и успеху. Но, по правде говоря, Уильям был бесконечно одиноким человеком, прячущим за дорогими шелками, пафосными речами и непозволительной дерзостью, пребывающую в смятении душу. И чем популярнее становился поэт, тем сложнее ему приходилось. Публика требовала всё больше и больше! Но, увы, не произведений, а постыдных выходок, провокаций, скандалов, которыми баронет был известен в узких кругах. Вскоре такое существование смертельно ему наскучило. Эго жаждало чего-то иного, более возвышенного.

В итоге, к своим тридцати, поэт осознал, что более в Лондоне нет ничего, способного поразить его воображение. Вслед за этим пришёл творческий кризис. Теперь каждое слово, выходящее из-под пера мастера, казалось ему пресным и дешёвым. Герои, которыми он прежде восхищался, раздражали. Развлечения наскучили. Извечные попытки усладить внутренних демонов, утомили. И от отчаянья или же, напротив, полнейшего опустошения драматург встал на беспринципный путь саморазрушения, едва балансируя на грани. Выпивка, опиум, азартные игры, бордели, кулачные бои, развращение приличных дам, интрижки с замужними герцогинями и безродными актрисами, всё это стало его реальностью, персональным чистилищем, где Уильям был и грешником, отбывающим наказание, и палачом. Но однажды в дверь потерявшего себя поэта постучал Фрэнк Рид. Мужчина был столь искренен в своих мольбах, что Уэйд, скорее от скуки, нежели из сострадания, согласился заключить контракт на один театральный сезон. Ему надлежало с сентября по июнь поставить на сцене театра «Её Величества» четыре пьесы. Первая из них вот-вот должна была начаться.

Джентльмен вошёл в ложу маркизы Де Вуд прибывая в крайне унылом настроении. Леди, ожидающая его, значилась одной из самых прекрасных дам Англии. Даже траурный цвет платья и прикрывающая лицо вуаль, не в силах были умалить её красоту. Впрочем, чувственные медовые губы, ведьмовские глаза янтарного цвета и точёные черты в обрамлении шёлкового полотна каштановых волос уже давно не прельщали искушённого беспутника.

Кэтрин Де Вуд была женщиной броской, горделивой, знающей себе цену. Никто в Лондоне не мог превзойти эту леди в двух вещах – искусстве наряжаться и добиваться своего. Но когда дело касалось Уильяма Уэйда, несгибаемый стержень волевой женщины вдруг превращался в оплавленный воск, с которым драматург искусно управлялся, по большей части в спальне.