Елизавета Родкевич - Господин, которого убили дважды

– А тебе-то какое дело? Она его жена!

– Я… – Алексей поймал себя на мысли, что не может дать честного ответа на этот вопрос, – не мог позволить твориться такой несправедливости!

– Ах, несправедливости!.. Так вот, в чём дело! Пока я ищу ему невесту, он развлекается с замужней дамой!

– Что вы такое говорите, тётушка? Между нами ничего нет и не может быть, я готов поклясться вам в этом, – стараясь сохранять спокойствие, хотя это было и не просто, сказал Алексей.

– Тогда почему же ты сделал это? Дуэли под запретом, и ты это прекрасно знаешь. Вас сослали бы, а теперь тебя ещё и могут начать подозревать в убийстве! Ох, не будет мне покоя с тобой, не будет…

– Не беспокойтесь за меня. Я невиновен и смогу это доказать. Спокойной вам ночи, тётушка, я хочу пойти подышать свежим воздухом

– Да уж, хорошо ты подметил – спокойной. Очень спокойной, милый мой, – грустно усмехнулась Анна Васильевна. – Ступай с Богом.

Всю ночь лил дождь, барабаня по крыше и заглядывая в окна. Не успокоился он и к утру. Ветер бросал в лицо сорванные им листья, словно сейчас был сентябрь, а вовсе не май. Занимался рассвет, и на серых тучах появился лёгкий румянец восходящего солнца.

На душе у станового пристава Сафонова было неспокойно, и дело было вовсе не в разбушевавшейся стихии. Он знал семью Верховских довольно давно, и что за время их знакомства только ни происходило: то утопится служанка, то украдут жемчужное колье у Анны Васильевны… Однако же убийство дворянина в его голове никак не вязалось с этими милейшими людьми.

– Приехали, Андрей Петрович, – сказал, взглянув в окно, урядник Филимонов. Они вышли из экипажа и прошли по дорожке, усыпанной щебнем, прямиком к дому.

Сафонов был коренастым жилистым мужчиной тех лет, что обычно называют золотой осенью жизни. На его тонких губах извечно играла усмешка – то ли ироничная, то ли по-отечески ласковая. Внешне становой пристав был бы ничем не примечателен, если бы не его огромные оттопыренные уши. В юности Андрей Петрович, признаться честно, ужасно их стеснялся, однако с годами попривык и даже полюбил свою особенность.

Когда пристав в сопровождении своего помощника вошёл в дом, никто уже не спал. У порога его встретил Владимир Борисович, и они втроём прошли в гостиную, где собрались все гости имения.

Софья Константиновна, бледная и заплаканная, сидела в кресле, уронив голову на руки; неподалёку стояли, оживлённо беседуя о чём-то, Павел и Алексей. Марья взволнованно прохаживалась по комнате. Юлия Михайловна негромко переговаривалась с Анной Васильевной. Завидев полицейских, все затихли.

– Я бы сказал вам, дамы и господа, «доброе утро», но боюсь, что оно вовсе не доброе. Сразу после того как я осмотрю место преступления, мы немного побеседуем, – Андрей Петрович направился к комнате покойного.

– Постойте! Я хотел кое-что сказать вам, – бросил ему вдогонку Павел.

– После того, как мы осмотрим комнату, если вы не возражаете, – обернулся пристав.

Реутов пожал плечами, и полицейские зашли в спальню покойного, заперев за собой дверь.

В томительном ожидании прошло около получаса. Алексей встал у окна и то и дело поглядывал на Софью, не решаясь подойти.

– Я очень надеюсь, что это сделал кто-то из посторонних… Разве может убийца находиться среди нас? Искренне верю, что Андрей Петрович как можно скорее найдёт преступника, – взволнованно проговорила Анна Васильевна.

– Им не придётся искать, – равнодушно ответила Софья, – не придётся.

– О чём вы говорите, Софья Константиновна? – удивлённо глядя на новоиспечённую вдову, спросила Юлия Михайловна.

– Всё очень просто. Разумеется, меня обвинят, как в детективных романах. А кто, если не я, кто мог это сделать? Самая логичная версия, – она нервно усмехнулась. – Мне ведь даже никто из вас не верит. А я не убивала, я… – она замолчала, пытаясь сдержать подступившие слёзы.

– Не беспокойтесь, Софья Константиновна. Даже если вы и убили его, то вы были не одни, – заговорил молчавший до того Павел. – Я успел осмотреть тело и кое-что понял.

– Что? – спросили хором Софья и Алексей.

– Я заметил, что его роговица высохла, но кровь была ещё совсем свежей, следовательно, когда в Дмитрия Сергеевича стреляли, он был мёртв уже около часа или двух.

– Но кому это может быть нужно? – с ужасом спросила молодая вдова.

Все взгляды были прикованы к Павлу.

– Об этом мы узнаем позже, – раздался хрипловатый бас Андрея Петровича, стоявшего в дверях. – А вы, должно быть, врач? – обратился пристав к Реутову.