Елизавета Родкевич - Песня вересковых топей

В кухне было душно. Пахло кофе и виски, да так, что кружилась голова. Парень сделал глоток.

Его светло-русые волосы слегка вились, спадая на лоб и закрывая обзор. Он тряхнул головой, убирая челку, и спросил шатенку, сидящую рядом с ним и глядящую в никуда:

– Выходит, Джеймса и правда сбила машина? Ну и дела. Бесс, ты как?

– Не знаю, Нолан. Правда, не знаю. Всё сложно… Если честно, мне казалось, что я давно потеряла его. Буду честна, мне сейчас непросто, – молодая вдова горестно усмехнулась.

Нолан сочувственно вздохнул, и, старясь перевести тему, спросил:

– Что планируешь делать дальше? Старина Джеймс сколотил неплохое состояние. По завещанию большая часть денег отходит тебе.

– Я хочу уехать отсюда, уехать далеко-далеко. Я присмотрела себе миленький домик в Хизер-Свэмпе. Небольшой городок, почти что деревенька. Знаешь, болото там, комары, романтика, все дела, – снова усмешка, на этот раз саркастическая.

– Ты с ума сошла, подруга? Какие болота? Какие комары? – Мёрфи коснулся ладони Бесс, накрыл её своей огромной ручищей.

Девушка поёжилась и аккуратно отстранилась.

– Нолан, пойми меня, у меня недавно умер муж. Я не готова к отношениям.

– Почему, черт возьми? Сколько мне ещё ждать? То ты замужем, то, видите ли, благочестивая вдова! Что нам мешает прямо сейчас… – он не договорил и навис над девушкой, притянул её к себе и коснулся губами щеки.

Звон от пощёчины разлетелся по комнате. Парень разочарованно проговорил:

– Понял. Принял. Уезжаю. Только…

– Что «только»? Чего тебе ещё от меня надо? – усталым голосом спросила Элизабет.

– Если все же захочется любви и ласки, то набери. В любое время. Я приеду, все брошу, клянусь! – в голосе сквозила надежда.

– Подумаю. А теперь пошёл к черту! – почти крикнула она, выпроваживая приятеля.

**

И вновь Бесс раскусала губы до крови. Хотелось смеяться, смеяться так, как смеются сошедшие с ума, доведённые до ручки люди. Мысли о смерти Джеймса плотно засели в голове, не давая покоя.

Девушка лежала на кровати. Рядом свился калачиком ее пёс, Нетт.

– Скучаешь по хозяину, да, милый? Ты уже второй день не ешь. А ведь он не вернётся. Нам с тобой надо как-то двигаться дальше, – заметив, что такса печально заурчала, Элизабет потрепала её за ухом и проговорила, – До чего я дошла, приятель: разговариваю с собаками. Разве это нормально?..

Горестно рассмеявшись, Пензер подумала, что сходит с ума. Она устроилась поудобнее и предалась воспоминаниям, мысленно возвращаясь к тому, как у них с мужем появился пёс.

Нетт был парнем с непростой историей. Его, тощего, исхудавшего, блохастого, нашёл Джеймс на улице. Муж принёс собаку домой, где Бесс вымыла её клубничным мылом и нарекла Неттом, от немецкого «милый». Пёс и правда на первый взгляд казался очень ласковым, но на улице превращался в истинного бойца. Как и любая такса, с невероятной храбростью рвался он в бой, завидя любую собаку, будь то чихуахуа или ротвейлер. А что тогда начиналось, страшно было представить: миловидная собачка становилась волкодавом, восемь с половиной килограмм на поводке ощущались как все восемьдесят, Нетт извивался и оглушительно тявкал, адресник на ошейнике гремел подобно грому. Пензеры уже было и хотели переименовать своё чадо, но потом решили, что сарказм никому ещё не мешал. Пёс был цвета пожухлой листвы, длиной с половину руки и напоминал сосиску. На прогулке его уши развевались, подобно парусам, при малейшем дуновении ветра; короткие лапки быстро семенили, заставляя рассмеяться каждого, кто его видел. Нетт любил играть с Джеймсом, принося ему палку; был готов «продать душу», как выражалась Бесс, за лакомство.

Перед глазами вдруг предстал облик мужа и их последняя встреча. Вот он целует её в щеку, целует слегка небрежно, явно торопясь. А ведь она перестала любить такие прикосновения: становилось противно и холодно. Иногда казалось, что после всего произошедшего ей совершенно не было жаль Джеймса. Была ли она рада своему внезапному освобождению, вдовству? Нет, она скучала, и, должно быть, где-то в глубине души всё ещё любила, хотя и сама себе не признавалась в этом.

И как же они до такого дошли? Ведь с самого начала она боготворила Джеймса, оставила ради него семью, переехала в другой, совершенно незнакомый город. Он был первым мужчиной, смотревшим на её разноцветные глаза не с ужасом, а с любовью, восхищением.