1 ...6 7 8 10 11 12 ...23 Видимо бог любит обездоленных: с миру по нитке – голому рубаха. Это горе не беда – нашлось решение. Но, обо всем по порядку.
Насупротив, проживала веселая бабёнка Зойка, числившаяся в разведенках. На лицо красивая, с пышной высокой грудью, крутыми бедрами, румяными щечками, сочными губами цвета спелой вишни. Цветущая, свежая, манящая, а главное смешливая, беззаботная. С такими легко сходиться-разбегаться, без всяких обязательств. Мужики к ней гуртом ходили. Знамо зачем: не сказки друг другу рассказывать, да не чаи гонять. Зойкина слава далеко звенела.
До этого, обычная семья была, но Зойкино замужество коротким оказалось. Муж бросил, в соседней деревне женился. Вроде жили ладно, но как ни старались, ребеночка не получалось завести. От той нужды суженый и подался на сторону. К превеликой радости новая зазноба сыночка родила. Изменщик про законную супругу забыл, в другой семье обосновался.
Конечно, впервой молодушка поплакала в подушку, погоревала о злосчастной доле. Потом пустила на постой квартиранта – молодого, горячего, до любви охочего. Тоска прошла, ожила Зойка. Красавец удалой тискал, мял сочное тело. Губы от поцелуев жарких заживать не успевали. Одно плохо – уважал с дружками посидеть, самогону, браги выпить. Разведенка в компании такой вскорости пристрастилась пить. Покатилась жизнь молодая колесом, да не в ту сторону. Что ни день – то праздник. Внимания мужского с избытком. Березовские заметили, что Зойка нарядная, гладкая стала. Только недолго длилось счастье – уехал любовничек, как появился, так и пропал. Ни письма, ни весточки, как в воду канул!
Горевать не стала. Чего слезы понапрасну лить, когда кругом поле непаханое. На ее век мужиков хватит: то один, то другой – пьянки, гулянки. Жизнь лихая оказалась по вкусу, удержу нет и неважно с кем по утрам просыпаться. Вереница лиц кавалеров по кругу.
Деревенские женатики, от своих благоверных втихаря захаживали. Никто с пустыми руками не являлся. Любо ей – сытая и одетая. Из семейных запасов тащили. Не раз бабёнки задавали разведенке трепку. Синяков наставят, волосы повыдергивают, а ей хоть бы что! Отряхнулась и пошла опять в ту же сторону. Неисправимая!
Подвыпившие дружки, часто фингалы проставляли. Ерунда, за пустую науку: слово-за-слово. Потом в койке мирились, и все шло по-прежнему. Да и колотить Зойку не за что – безотказная.
Шутила над собой, когда с очередным подглазником через деревню шла:
– До свадьбы заживет!
Знала ведь, что, вряд ли замуж позовут.
Беспутая, но сердце доброе, к чужому горю открытое. Родить не смогла, а понравившимся деревенским сорванцам, гостинцы раздавала.
Все же сторонились ее люди, порочный образ жизни никому не нравился, на всю деревню одна такая получилась. Осуждали, клички обидные приставляли, как только не склоняли.
Зойкиной матери жилось хуже всех, видишь ли, она – женщина совестливая, богобоязненная, а худую дочь воспитала. В отличие от непутевой дочери терпеливо все колкости слушала, глаза от стыда прятала. После под иконами замаливала не свои грехи, но даже под расстрелом не отказалась бы от ребенка – одна кровиночка.
Так вот, эта самая Зойка Манюшку заприметила, увидела, что девчонка ходит как оборванка: ни дать, ни взять нищенка. Решила помочь сиротке. От других слышала, что немая. Жалко! А, что? От нее не убудет!
– Приходи ко мне Манюш, кой чего из своих рямков 2 2 Рямки (из западнофинских языков) используют, говоря о тряпичных лохмотьях, противопоставляя эти слова исконным тряпка
отдам, – прокричала через всю улицу.
Манюшка обрадовалась, сразу же помчалась. Такая удача не каждый день.
В сундуке у Зойки завалялось много вещичек, которые никогда не надевались, а хранились на черный день. Манюшке одежда оказалась не по размеру, но кой чего нашлось: пару рубах льняных, юбка, вышитый передник, кофтёнка, платок, плюшевая душегрейка. Нарядилась, как барыня, сияет от радости.
А, уж Зойка-то, как довольна:
– Носи, покуда не полиняет, после еще приходи!
Манюшка кивает, улыбается. Такая женщина славная попалась! Без денег столько добра отдала, не пожалела.
Надо сказать, что Маша не со всеми в деревне зналась. Но это оказалось делом скорым. Возле прогона, по правую сторону жил-поживал одинокий бобыль Мирон – бездельный мужик. Кликали под стать – Пустозвоном. Внешности особой: худ, сер, росту высокого, что жердина. Полушубочек дырявый носил на голое тело, круглый год в залатанных, подвязанных бечевой валенках ступал. Жилье Пустозвона для жизни непригодное: дурно пахло, да и стыло – топить нечем, что уж про питание говорить. В избенке коротал холодные ночи, а днем, проголодавшийся и замерзший, ходил от дома к дому в поисках куска хлеба на дармовщину и согреву. Работать с детства не привыкший, потому что маменька пестовала его, как могла, работала день и ночь. Воспитывала одна, отец с войны не пришел. Всю любовь и заботу вложила в дитятко, оберегала от тяжелого труда. Любимая поговорка: «Успеет, наработается еще!» К великому горю Мирона матушка недолго прожила: застудила легкие. Остался один, ни к чему не приученный, да и лодырь великий. Каждый день ждал милости свыше. Главное занятие – сплетни деревенские из одного конца в другой носить. Кто-то мимо гнал, кто-то до новостей охочий сидел, слушал Пустозвоновы речи. Мирон знал все и обо всем – объявлял с толком и расстановкой. Есть-то, хотелось!
Читать дальше