Марина Светлая - Bonjour, Nicolas!

— Не совсем путешествую и совсем не одна, — рассмеялась она. — У нашего театра гастроли в вашей стране.

— Театра? — он удивленно приподнял брови и едва не оступился. Актриса. Она актриса. Всего лишь актриса-француженка. Как же он сразу не догадался. Часть третьего этажа, где жил и он, занимала французская труппа. Его предупреждали, когда он только приехал, а он и позабыл совсем.

— Вот оно что… — растерянно пробормотал Николай по-русски и продолжил уже по-французски: — После Москвы вы возвращаетесь назад или едете дальше?

— У нас еще несколько спектаклей в Петербурге, месье магистр.

— Я бы с удовольствием посетил… если бы располагал временем, — медленно произнес он, а потом вдруг решился — к черту! — Впрочем, время найдется. Я, знаете ли, в конце недели еду в Петербург.

— Мы будем выступать в Аквариуме, — озорно сверкнула глазами Клэр.

— Я запомню. У меня довольно неплохая память, мадемуазель.

Он открыл, было, рот, чтобы еще что-то добавить, но в этот момент мелодия прервалась. И они оба замерли. Следовало взять ее за руку и отвести на место, как делали все вокруг, но он не чувствовал в себе сил отпустить ее. Надо же… актриса…

Наконец, взял ее ладонь, они вернулись к столику, он отодвинул стул, чтобы помочь ей сесть.

— Пожалуй, мне пора, — мягко сказал Николай. — Надеюсь, вы не откажете мне в просьбе поужинать завтра вместе?

Уж коли «дуэньи» при ней все равно не было.

— Не откажу, — улыбнулась она. Ей было немного жаль, что он уже уходит.

— В котором часу?

— Думаю, не раньше одиннадцати…

Прикинув, что в это самое время ему уже будет решительно нечем заняться, он решительно пообещал:

— Прекрасно, я буду ждать вас, мадемуазель.

Поклонился и пошел прочь из ресторации.

Клэр хлопнула ресницами и проводила его взглядом. Сегодня ей будет, что рассказать Жанне. И передумав заказывать еще один десерт, она поспешила за ключом.

В следующие десять минут метрдотель гостиницы Национальная наблюдал премилую сценку у конторки портье.

Сначала туда явился господин русский египтолог и попросил ключ от своего нумера на третьем этаже. Потом туда же подошла мадемуазель французская актриса. И попросила свой ключ, когда историк не успел еще далеко отойти и прекрасно расслышал, что за нумер она запросила.

Он резко обернулся и оглядел француженку. Потом посмотрел на ключ в своих руках. Молча вернулся к ней и показал нумерок на ключе.

— Так это вы поете ночами, тогда как я вожу к себе женщин? — сдержанно спросил он.

— Могли бы сами сказать, что вам не нравится, как я пою. Вместо того, чтобы жаловаться на меня метрдотелю, — фыркнула Клэр и, не оглядываясь, прошла к лифту.

Он сердито передернул плечами и наверх помчался по лестнице.

Их встречи возле дверей комнат метрдотель, к сожалению, так и не увидел.

Николай успел к тому моменту, когда она вставляла свой ключ в замочную скважину.

— Могли бы догадаться, что во втором часу ночи постояльцы могут пытаться уснуть! — теперь уже рассерженно рявкнул Николай.

— Так вы свои труды пишете во сне, месье магистр? Потому как метрдотель уверял меня, что по ночам вы работаете, — рассмеялась Клэр. — Уж лучше бы, право, водили женщин.

И прежде, чем скрыться в номере, добавила:

— Спокойной ночи! Обещаю, сегодня я не стану петь.

Она действительно не пела этой ночью. И последующие несколько ночей тоже.

В следующий вечер Николай Авершин вместо ресторации отправился спать пораньше, заказав ужин в свои комнаты. И до отъезда труппы в Петербург египтолог и актриса избегали друг друга.

22 декабря 1925 года, Лондон

«Сегодня в 12–30 я буду ждать вас на углу Poole St. и Imber St.»

Николай в очередной раз пробежал глазами записку, теперь уже всю измятую, и, пусть она не была подписана, вариантов авторства казалось не так много. Собственно, всего один. Ему принесли ее с посыльным во время диспута с сэром Аланом Хендерсоном Гардинером. И это сбило весь боевой настрой. Студенты, вероятно, были разочарованы. Сэр Гардинер — тоже.

Он сбежал безбожно рано, взял такси и отправился по указанному адресу в Ислингтон.

Теперь, стоя на этом самом чертовом углу, сжимал в руках записку и выкуривал уже вторую сигарету, думая, что еще две минуты, и он отправится домой. Странная и терзающая его мысль о том, зачем ей понадобилась встреча, билась в голове, а он все никак не мог унять ее.

Погода была отвратительной, по-прежнему сыпалась с неба мелкая морось. Он не любил зим во Франции. Английская зима была в разы хуже. Промозглая, сырая, пробиравшаяся под пальто и заставлявшая поеживаться. Авершин приподнял воротник, поправил рукава и… вдруг различил чуть выше по улице Клэр.