Люттоли: Павловский вальс

– Пётр, прости меня. Я ведь не со зла…

– Успокойся, Никита, – остановил его Пётр, – я тебя больше не трону. Но, не смей никогда, никогда…насмехаться над Анной. За себя я прощу, а вот за Анну – никогда.

– Не буду, не буду, – ответил Никита. Как ни странно, он действительно доводился родным братом любимой девушке Петра. Заметив очередной жест за спиной Петра, Никита поспешно добавил. – Анна говорила, что собирается сегодня к Ольге Владимировне.

– К матушке? – Удивился Пётр. Он совсем не замечал опасность. – Матушка мне ничего не говорила. Да и Анна тоже… – в этот миг его атаковали, одновременно обрушивая на спину и голову град ударов скрученными простынями. Пётр закричал от боли и отскочил в сторону, но удары продолжали сыпаться. Он вначале прикрывался руками, а потом резко рванулся вперёд и сбил с ног Артура. Этот ход внёс смятение в стан врагов и дал ему кратковременное преимущество. Изловчившись, он нанёс несколько сокрушительных ударов ему по лицу. В этот момент, Никита обхватил его сзади за шею руками и повалил на землю. Пока Пётр карабкался, пытаясь выбраться из цепких объятий Никиты, Акатьев без устали охаживал его простынёй. Потом и Артур снова поднялся на ноги. Удары с двух сторон посыпались на Петра с новой силой. Ну а поскольку Никита всё ещё держал Петра, доставалось и ему.

– Меня-то за что? – заорал Никита, выпуская из объятий Петра. Пётр откатился по земле в сторону и быстро поднялся на ноги. На какой-то момент драка затихла. С одной стороны стоял он, с другой стороны стояли три его товарища.

– Сигналим прекращения огня? – раздалось со стороны превосходящих сил противника. В ответ, Пётр потянулся к голове, но поскольку фуражку куда-то подевалась, он начал расстёгивать мундир. Он снял мундир и аккуратно положил на стол рядом с корытом. А потом с криком:

– На абордаж! – бросился на противников. Драка закипела с новой силой. Пётр получал удары с трёх сторон, но не отступал и орудовал кулаками так быстро, как только мог.

Раздались свистки. Невесть откуда появилась полудюжина жандармов. Драка всё ещё кипела, когда они бросились разнимать курсантов. Пётр дрался, наклоняя голову, поэтому и не увидел, как между мелькающими простынями возникло лицо жандарма. Раздался хлёсткий удар и всё мгновенно затихло. Жандарм лежал на земле и не подавал признаков жизни. Товарищи Петра смотрели на него с ужасом. А сам Пётр смотрел на гневные лица жандармов. Потом посмотрел на того, кто лежал на земле и коротко спросил:

– В трюм?!

Когда жандармы вывели всех четверых из переулка, карета сбившая корзину с цветами уже уехала, а женщина с довольным видом пересчитывала деньги. Завидев курсантов, которых уводили жандармы, она радостно помахала им вслед рукой.

Ну и самое удивительное в драке между курсантами состояло в том, что все четверо слыли неразлучными друзьями. Четыре «А» – Азанчеев, Акатьев, Анчуков, Астольц. Именно так их называли остальные кадеты. Справедливости ради надо сказать, что у Петра Азанчеева имелось ещё одно прозвище, при упоминании которого он сразу приходил в ярость. И причиной тому стал преподаватель немецкого языка, достопочтенный Александр Прех. Пётр являлся наилюбимейшим из его учеников, и это обстоятельство оказало последнему дурную услугу. Нередко в здании кадетского корпуса раздавался тонкий голос преподавателя немецкого.

– Гер Питер! Гер Питер! – именно так он взывал к Петру. В результате чего Пётр и получил прозвище «Гера».

Уже вечерело, когда «Дрожки» ведомые извозчиком в голубом кафтане выехали на Вознесенский проспект и покатились в сторону Адмиралтейства, чей шпиль возвышался впереди. Спустя несколько минут, «дрожки» остановились у парадного входа красивого двухэтажного особняка с освещёнными окнами.

Заплатив извозчику положенные восемьдесят копеек, Никита чуть ли не бегом направился к парадному входу и затряс в колокольчик. Дверь почти тотчас же отворилась, и показался пожилой слуга в ливрее. Он так и застыл на пороге, узрев Никиту.

– Что с вами? – только и смог вымолвить обескураженный слуга.

– Дрался! – бросил Никита с важным видом.

Отодвинув слугу в сторону, он, не раздеваясь, побежал прямо в столовую. Стол уже был накрыт, но никого из семейства на месте не оказалось. Никита так проголодался, что никого не стал дожидаться. Он даже забыл фуражку снять.

Когда в столовой появилась его достопочтимая матушка, Перина Альбертовна Анчукова, Никита уплетал в обе щеки заливную рыбу. Перина Альбертовна представляла собой воистину образец красоты и изящества. Это была высокая светловолосая женщина с ярко голубыми глазами и повадками светской львицы. Она обожала выставлять напоказ любую, даже самую незначительную мелочь, если только эта самая мелочь характеризовала её с наилучшей стороны и всё происходящее воспринимала только с точки зрения отношения к ним высшего общества.