Тимери Мурари - Арджуманд. Великая история великой любви

Усевшись на корточки под стеной, вожак вглядывался во тьму, туда, где — он рассмотрел — белело что-то… Это что-то возвышалось, как скала, бросая вызов всеобъемлющей ночи.

Вожак не сразу поднялся по ступеням — вначале покружил рядом: годы научили его быть осторожным. Наконец, убедившись, что угрозы нет, он оттолкнулся от мрамора и вскочил на цоколь.

Обнаружив отверстие, куда просочилась тьма, он юркнул в него и двинулся дальше, аккуратно ступая по валявшимся на полу раскрошенным кускам мрамора. Дождь проник внутрь, на полу были глубокие лужи. Сквозь затхлость и запустение пробивался приторный аромат благовоний — вожаку он не понравился, — а затем в нос ударил запах человека, кислый, неприятный…

Обезьяне было любопытно и совсем не страшно. Она пошла вглубь, наступая на хрусткие листья, и, увидев резную ограду с удобными пазами, легко вспрыгнула на нее, стараясь не попасть на проломы в мраморе.

— Кто здесь? — раздался голос.

Вожак замер, прислушиваясь к торопливому постукиванию клюки. Снизу поднялся человек, исхудавший, старый, слепой.

— А, это ты. Я тебя чую. Иди сюда, меня не надо бояться.

Голос отдавался эхом. Дождь не мог проникнуть сюда, в гробницу. Обезьяна спокойно смотрела на человека, зная, что тот слеп и потому неопасен, но остальные лангуры поспешно разбежались, с мокрого меха во все стороны посыпались брызги.

— Тут нет еды. Только камень, но кто же может его съесть? Я все кругом ощупал, он весь гладкий и холодный как лед. Не знаю, что это за место такое, зачем его построили. Может, ты мне расскажешь, Хануман?

Обезьяна почесала грудь, не обращая внимания на человека.

— Ты и сам не знаешь. Для тебя, как и для меня, это всего лишь укрытие от дождя.

Н е гром ли разбудил меня? Я села, всматриваясь, прислушиваясь. Сезон дождей еще не начался, но воздух был насыщен напряженным ожиданием и неподвижен, как перед бурей. Было тихо, только каркали первые вороны да бюльбюль пробовал голос, рассыпая пленительные трели, и пронзительно стрекотали белки. Небо уже прояснилось, но на горизонте еще курилась ночная дымка. В нежном утреннем свете священный фикус, манго и баньян за окном казались призрачными.

Кажется, меня разбудило сновидение, хоть сейчас я и не могла припомнить его как следует. Громовой раскат ударил прямо в сердце, и оно до сих пор билось сильно и учащенно. Что это было, предостережение? Но я не ощущала ни страха, ни того свинцового груза вечности, что гнетет, наверное, на рассвете приговоренного в его последний земной день. Наоборот, к своему изумлению, я чувствовала легкость, восторг. Радость была разлита не в воздухе, а во мне самой, в сладких воспоминаниях о сновидении.

Я увидела серебристую долину под ясным небом и в тени, где встречаются земля и небосвод, вдруг заметила еле различимую алую вспышку. Что-то виднелось вдалеке, но я не могла различить, что же это. Валун? Человек? Предмет поблескивал в слепящем свете…

Как бы истолковал мой сон звездочет? Что меня ждет? Богатство? Счастье? Любовь? Обычные чаяния обычного человека… Но и без прорицателя я поняла, что наступающий день будет для меня исполнен особого смысла и значения. И я, горя от нетерпения, устремилась навстречу ему.

Занана [2] Женский двор, женская половина. (В конце книги вы найдете словарь принятых в Индии слов и выражений, составленный автором. Значение некоторых слов в сносках и словаре может расходиться, ибо автор и те, кто готовил книгу к изданию на русском языке, опирались на разные источники. Учитывая, что это художественное произведение, отдельные неточности большого значения не имеют. — Примеч. ред. ) еще была погружена в темноту, но улица уже пробуждалась. До меня доносились крики уличного торговца, скрип тележных колес, звонкий чистый голосок поющего ребенка. Вдалеке слышались удары барабана дундуби , возвещающие о том, что Великий Могол Джахангир уже вышел на жарока-и-даршан [3] Балкон на крепостной стене. , чтобы предстать перед подданными. Каждый день, за час до рассвета, он появлялся перед знатью и простолюдинами. Видя правителя, подданные убеждались, что он жив и царству ничего не грозит.

Я представила, как он восседает на серебряном троне, устремив свой взор на самый край земли, на восток, где оканчивалась его империя. Каравану верблюдов требовалось шестьдесят дней пути, чтобы пересечь земли от восточной границы до западной, от Персии до Бенгалии. Еще шестьдесят дней занимало путешествие от Гималаев, на севере, до плато Декан, на юге. Центром же этой необъятной империи был сам властитель, двор которого находился в Агре; и если властитель путешествовал по империи, то вместе с ним перемещался и ее центр.