Екатерина Бэйн: Похищение [СИ]

Слуга подал ей руку и Клэр поднялась по ступенькам, сев в карету. На ней был теплый, длинный плащ до пят, сапожки из хорошо выделанной кожи и перчатки с мехом. Осень на дворе стояла холодная и промозглая. Вслед за ней забралась и служанка, держа в одной руке дорожный саквояж, в котором находились те вещи, которые могли бы пригодиться в дороге, а в другой — теплый плед, которым она тут же укутала ноги Клэр, хотя та решительно воспротивилась.

— Мне совсем не холодно, Франсин, — сказала она.

— Сейчас не холодно, госпожа, — возразила служанка, — нам долго ехать. За это время вы успеете замерзнуть.

— Это вряд ли, — отмахнулась девушка, но все-таки убирать плед не стала.

Она была прекрасно знакома с характером Франсин и знала, что та будет изводить ее всю дорогу своими причитаниями и мрачными предсказаниями насморка, простуды, ангины, скарлатины, воспаления легких и тому подобной ерунды, которой с ней не было и быть не могло. Но попробуй сказать об этом Франсин!

Дверь кареты закрылась, и кучер подхлестнул лошадей.

— Поехали, — прокомментировала Клэр, — наконец-то.

Всю предшествующую неделю она жила предвкушением этой поездки. После долгих уговоров отец, наконец, позволил ей навестить Соланж д'Эренмур, ближайшую подругу Клэр, с которой они дружили с детства. Впрочем, как говорил отец, пора детства еще не миновала их обеих. Соланж долго зазывала подругу в гости, с восторгом описывая всевозможные увеселения, которые приготовили для них ее родители. Поскольку Соланж исполнялось восемнадцать лет, это было решено отметить с размахом, который только возможен в их захолустной провинции. Там была и охота, и фейерверки, и даже бал. Отец Клэр, будучи закоренелым консерватором, долго упрямился, не желая отпускать ее одну, несмотря на то, что поместье д'Эренмуров находилось всего в нескольких лье от его собственного. Но Клэр не уступала, ему в упорстве и целеустремленности, так что в скором времени он сдался. Однако, уступив в этом, он настаивал на куче всевозможных мелочей, как-то: Франсин, необходимые вещи (на его взгляд) и пистолет, который он торжественно вручил кучеру и велел палить при признаках малейшей опасности. Клэр над этим долго потешалась, поскольку отлично знала, что пистолет в руке старого доброго Шарля выглядит инородным телом и что гораздо естественней он смотрелся бы в ее руке. Или даже в руке Франсин. На что отец заявил, что, либо она поедет, принимая во внимание все его условия, либо не поедет вообще, и Клэр пришлось согласиться.

Впрочем, все эти досадные помехи совершенно не омрачали настроения девушки. Она любила своего отца и всегда думала, что ей очень повезло с ним, поскольку он не имел ничего общего с теми домашними тиранами, о которых говорилось шепотом в кругу ее подруг. К примеру, Аннет тихо жаловалась, что родители выдают ее замуж, даже не спросив согласия дочурки. А когда она только попыталась не то, что возразить, просто выказать печаль и грусть, ее долго за это упрекали. Но отец Клэр был совершенно иным. Он частенько ворчал на дочь, но считался с ее мнением. А также всегда безропотно выслушивал ее болтовню и рассказы обо всем, что ей удалось увидеть или услышать. Так что, Клэр считала его сначала близким другом, а уж потом строгим родителем. Впрочем, слово «родитель» по отношению к ее отцу было неприемлемо. Она даже про себя называла его «папочка». К слову сказать, Соланж страшно ей завидовала, из чего следовало, что ей самой с родителями повезло куда меньше.

Клэр откинулась на спинку сиденья, найдя, что плед, захваченный предусмотрительной служанкой, замечательно согревает ее ноги и препятствует проникновению холодного воздуха, который, несмотря на все предосторожности, все равно гулял по полу кареты. Предстоящие увеселения у Соланж радовали ее, поскольку им не часто приходилось развлекаться. Но больше всего девушку волновало предвкушение расспросов. Она была на полгода старше Соланж, и ее восемнадцатилетие отмечалось с гораздо большим размахом, чем у подруги. Отец Клэр имел титул барона и был другом герцога, а по сему имел право привести свою дочь на бал, который устраивался по случаю приезда молодого господина в родные пенаты. Это и в самом деле было веским поводом, поскольку герцог нечасто их посещал. Чаще всего он находился в столице, при дворе их королевского величества, за что винить его, конечно, было нельзя. В столице куда как веселее, чем дома.