Элеонора Гильм: Искупление [litres]

– Умрет она? Как и Матвейка, да? И в ад попадет. – Нюте надо было докопаться до сути.

– Дочь, одному Богу ведомо, куда человек попадет. Но я надеюсь, что… – Аксинья не договорила, но дочь и так все поняла.

Раны затянулись корочкой, но кожа вокруг вспухла, и при нажатии из-под корост сочилась зеленовато-желтая жидкость. Гной. Плохо дело.

Аксинья потрогала лоб, руки, грудь. Тело полыхало жаром, дурным, тем жаром, что за пару дней отправляет на тот свет.

Под иконами преклонила колени мать, и до Аксиньи доносилось «Отче наш», произносимое трясущимся голосом. Накануне из дома вынесли покойницу – Маланья умерла, так и не придя больше в себя, последним словом ее было то самое «Не дождешься», адресованное ненавистной соседке. Отец Сергий всю ночь читал отходную над старухой, а утром тело ее увезли в Александровку и уложили в покойницкую, пристроенную к церквушке. Может, там она нашла успокоение.

Катерина подошла к мечущемуся в бреду сыну, устремила на знахарку растерянный взгляд.

– Ты поможешь ему? Не могу я потерять сына, не могу.

«А я могла братича, сына Фединого потерять?» – Аксинья сдержала слова. Не время укорять Катерину в грехах ее свекрови. Не время.

– Боюсь я, антонов огонь охватит его… Если так… – она не договорила. И так все ясно. Антонов огонь охватывает человека, получившего рану, пораженное место вспухает, делается багровым, потом темнеет. И скоро человек умирает. – Гвоздика… пряность… Есть гвоздика у тебя?

– Откуда ж… Дорогая, редкая…

– Отправь Ваньку, сама спрашивай, вдруг есть у кого в деревне… А потом в Соль Камскую, да можно не успеть.

Еловчане который год жили, еле сводя концы с концами, и ни в одном доме не оказалось заморской пряности. Тошка, отправившийся в Александровку, к вечеру сообщил: и там нет.

Катерина по совету знахарки терла репу и прикладывала к спине, настаивала ржаные корки… Илье становилось все хуже. Аксинья уже второй день пропадала в избе Семена, забыв о былых раздорах. Она испробовала все. И сидела сейчас на лавке, обхватив руками гудящую от усталости голову.

Аксинья заснула и очнулась лишь некоторое время спустя, чувствуя, что кто-то трясет ее.

– Нюта, бедная, измаялась, – погладила она дочь по темно-русым косам.

Девочка тряхнула головой и протянула ей свою тряпичную куклу, распотрошенную, развязанную… Внутри красной тряпицы, среди соломы Аксинья разглядела темные засушенные бутоны. Нюта уложила в кукольное нутро дорогую пряность, припрятанную после поездки в Соль Камскую.

Илья поправлялся долго. В начале Филиппового поста он смог натянуть на тело рубаху, тулуп и, морщась от боли, вышел за ограду. Катерина, завидев вставшего с постели сына, крикнула:

– Да куда ж ты?

Но он, отмахнувшись от матери, быстро шел на другой конец деревни. Проходя мимо избы старосты, невольно замедлил шаг.

– Выздоровел, поджигатель? – окликнул его Яков. Парнишка ничего не ответил, даже не кивнул, наглец, в ответ. – Вижу, одыбал. Ишь как быстро пошел…

Илья уже не слушал, бежал мимо еловских дворов, зная, что решимость может скоро иссякнуть. Возле избушки знахарки силы оставили его, и он поскользнулся и упал навзничь, ударившись о наст изболевшейся спиной.

Из-за дома выскочила укутанная в тулуп и толстый платок девчушка – так, что лишь кончик носа торчал, поглядела на него, узнала, заморгала испуганно, рванулась, чтобы побежать за матерью…

– Ты подожди… Не убегай.

– Ты не обидишь? – Девочка говорила глухим, неуверенным голосом.

Он помотал головой, и шапка свалилась со светло-русых волос.

– Нюта, там кто? – Обеспокоенная Аксинья выбежала на улицу, обняла дочь.

Илюха поднялся, неловко стряхнул снег, встал перед матерью и дочерью.

– Просить прощения я у вас пришел… Дурное сделал я… Много передумал, пока болел. – Он захлебывался словами, будто горячим сбитнем. Никогда не теснилось в голове его столько слов. – Я виноват… Я бабушку слушал, она говорила, что ведьма ты, и дочь твоя…

– А мы не ведьмы? – Аксинья насмешливо смотрела на мальчишку, и взгляд ее цеплялся за знакомые веснушки на кончике носа, побледневшие с приходом зимы.

– Мать сказала, я б умер, если б не вы. – Он осмелился поднять глаза и не обнаружил в черных глазах женщины и темно-синих глазах девочки ненависти.

В разгар поста до Соли Камской дошли вести о победе, одержанной над поляками и литовцами. Русское войско, среди которого затерялись Фимка, Игнат, Семен, выгнало врагов из Москвы, Троицкого монастыря… И всяк верил, что Смута уходит, что настанет новое время, благополучное, сытое и счастливое. Пока же Зоя ждала Игната, Катерина – Семена, Макар и Фекла – гулящего сына Фимку. Аксинья ждала лишь весеннего солнца, которое сможет растопить лед потерь в ее сердце и согреть дочку, исхудавшую за долгую-долгую зиму.