Элеонора Гильм: Искупление [litres]

«Чужое несчастье – забава для молодухи», – подумала Аксинья, но решила, что слишком строга к Таисии, та не побоялась сказать правду, уличить поджигателя. Могла и промолчать.

– Говори, Таисия. – Яков строго посмотрел на Тошку, выглядывавшего из-за спины своей крупной женки, будто он должен был внушить Таське верные слова. Тошка молчал и гладил жену по крепкой спине.

– Он, – внушительный перст молодухи указал на худенького мальчика, забравшегося на забор.

– Наговаривает бесова баба! – Маланья выкрикнула откуда-то из толпы.

– А ты выйди, что прячешься? – Таисия улыбнулась. Напугать ее не смог бы и сам черт.

– Ты с Аксинькой в сговоре, обе одного поля… На Илюху, внука моего, не возводите напраслину, – гнула свое Маланья. Она медленно передвигалась, опираясь грузным телом на палку. – Малый совсем, дитя сущее.

– Ты, Маланья, подожди перечить. – Яков вмешался в разговор. – Не одна Таисия видела Илюху.

Тошка и Георгий Заяц подтвердили: видели своими глазами, как Илья тем вечером лазил по Аксиньиному двору, возился возле старой гончарной мастерской.

– А сын мой говорил… – Прасковья вышла в круг, держа за руку засмущавшегося Павку. – Скажи…

– Он тогда у речки говорил, что уничтожать надо грешников пога…ных, – заикаясь, договорил Павка.

– Вот, – кивнула Прасковья.

– И ты, и сын твой с Акшинькой заодно. Сама дьяволу душу продала и вас туда же тянет! – орала Маланья.

– Пашенька, скажи. Не все еще рассказал.

– Сказал он, – кивнул мальчонка на Илюху, – мол, бабка его все знает, как ведьму с родьем… отродем… сжечь, мол, надо.

Аксинья смотрела на ненавистное лицо Маланьи, ее потухшие, окруженные глубокими морщинами глаза, опустившийся книзу нос, сгорбленную фигуру… Ярость, копившаяся в ней, бросила ее к старухе. С неразборчивым криком она вцепилась в ее волосы, выдрала клок, и насилу Прасковья и Никашка оттащили ее от соседки.

– За Матвейку! – тряхнула Аксинья седым клоком волос, не понимая, что сейчас с бешеным блеском черных глаз, кривой усмешкой и правда похожа на ведьму.

– Знают все, что обычай велит изгонять из деревни поджигателя. – Яков сделал паузу. – Но тут… Поджигатель малец, подговорила его старуха… Что думаете?

Народ зашумел пуще прежнего. Каждый выкрикивал свое, и надолго воцарился гомон. Наконец Аксинья различила отдельные выкрики.

– Поделом Аксинье, – шипела Зоя. Добрая подруга.

– Выгнать старуху, – это Таисия, у нее теперь к Маланье свои счеты.

– Пусть помогают погорельцам.

– Пацана выпороть, чтобы неповадно было. Всех погубить мог, – предлагает Георгий Заяц.

– Я считаю так… Илюху и правда выпороть. Отца у него сейчас нет… Значит, я проучу. Маланья, жена Ивана… Выгонять мы не станем. Но повиниться она должна перед Аксиньей за совершенные дела, с внуком своим повиниться. И помочь им зерном, скарбом.

Решение Якова большинство еловчан сочли справедливым и одобрительно загудели.

– Она… она… сына моего с пути сбила… А я кланяться буду! – Маланья вскрикнула и упала наземь.

Поднялась суета, Катерина подбежала к свекрови, припала к ее груди.

– Живая! – облегченно выдохнула она, и не одна еловская баба подумала: «Вот блаженная или притвора, не рада от старой карги избавиться… убивается еще над ней».

Маланью с чертыханиями и надсадным кряхтением утащили домой Тошка Заяц, Никашка и Глебка. Толпа рассеялась – все самое интересное закончилось. Яков подошел к Аксинье, с растерянным видом стоявшей на дороге. Нюту увела Лукаша, Прасковья обсуждала с Марфой «треклятых слизней, собак», изодравших в клочья капустные кочаны.

– Аксинья, я вот что подумал… Жить-то тебе негде. – Яков тронул за плечо Аксинью, она отшатнулась, посмотрела на него невидящим взором.

– Я у Прасковьи… Боюсь, в тягость ей, своя семья велика, а изба мала…

– Избушка Гречанки стоит… – Мягкий тон Якова скрывал жесткость. Не отказать, не возразить.

– Дом тот старый, полуразрушенный. – Аксинья помнила, что еще при жизни Глафиры изба проседала, тоскливо скрипела долгими вечерами, осиротев без мужской руки.

– Так я мужиков соберу, подлатают. Едой и скарбом поможем. Ты подумай, Аксинья. Там подальше от народу будешь, меньше глаза мозолить.

Давнее желание старосты стало Аксинье понятно: знахарке не пристало посреди деревни жить, ее в ведьмину избушку на окраину деревни переселить надобно…

– Я согласна, – кивнула и выдохнула облегченно. – Яков, спасибо тебе за помощь.