Элизабет Вернер - Проклят и прощен

Офицер протянул ему руку, но тот досадливым движением отстранил ее.

– Не шути так! Мой дядя вовсе не так стар, как вы думаете, и, несмотря на все свои чудачества, он был всегда добр ко мне, ласков и щедр, исполняя малейший мой каприз.

– А капризов у тебя действительно было много, – заметил Бернардо. – Твое пребывание в Италии обошлось тебе в кругленькую сумму.

Пауль насмешливо посмотрел на него.

– Тебе это лучше известно, так как ты старательно помогал мне. Половина моих расходов приходится на тебя, Бернардо.

– Да, я прилагал все усилия, – ответил итальянец. – Ты вообще не умеешь тратить деньги и научился этому только под моим руководством. Дядюшка, кажется, не на шутку встревожился и решил оградить тебя на будущее время от подобных друзей.

– По каким бы причинам он ни вызывал меня, я обязан повиноваться, хоть, признаюсь, делаю это с грустью в сердце.

– Не о прекрасной ли Венеции вы так вздыхаете, – поддразнил его Остен, – или, быть может, по вашей очаровательной соотечественнице, проживающей теперь у нас? Не отрицайте, Верденфельс! Вы единственный, кому посчастливилось поближе познакомиться с ней.

– Да, Полю фантастически везет всюду! – отозвался Вернардо. – Чего бы я не отдал, чтобы только передать на полотне ее чудные золотистые волосы и глаза! Когда я смотрю на нее, мне всегда кажется, что это вышедший из рамы портрет, написанный одним из наших старых мастеров. Но не было никакой возможности сломить упрямую застенчивость, в которую драпировалась наша гордая красавица. О, почему не я нашел потерянный бумажник, видимо имеющий для нее столь большую ценность! И нужно же было непременно Полю найти его! Он, конечно, пользуется случаем, лично относит свою находку хозяйке, сидит там целый час и уходит, безумно влюбленный в свою прекрасную соотечественницу. Последнее я нахожу вполне естественным, так как мне для этого понадобилось только пять минут.

– Правда, он вернулся оттуда в сильно возбужденном состоянии, – вставил молодой офицер. – И с тех пор постоянно витает в облаках и даже потерял вкус к вину. Я убежден, что он уже не раз пел серенады при луне и оказывал своей даме всевозможные любезности, но только, к сожалению, потихоньку от нас.

– Смейтесь! – не то весело, не то сердито отвечал Верденфельс на шутки своих товарищей. – Воображаю, как всем вам хочется быть на моем месте! Но не могу согласиться с мнением Бернардо, что мне всегда везет. Неужели вы назовете счастьем то, что я должен расстаться с этими глазами? Зайдя сегодня в гостиницу, чтобы проститься с ней, я не смог увидеть ее. Может быть, она отказалась принять меня? Я узнал только, что она вдова и носит еще траур по мужу. Все остальное, касающееся ее личности – для меня тайна… а я должен уехать.

Последние слова были произнесены с комическим отчаянием, которое только удвоило шутки и насмешки товарищей. Между тем из темноты, окружавшей гондолу, выделилась небольшая фигурка старого слуги с седыми волосами, одетого в простую темную ливрею.

– Уже пора, господин Пауль, – проговорил он наставительным тоном. – Пароход отойдет через полчаса.

– Мы прощаемся, – заметил Бернардо. – Не мешайте нам, Арнольд! Мы знаем, что вы благодарите Бога и всех святых, что можете извлечь вашего юного господина из нашего вредного общества и в целости и сохранности увезти его в Германию.

Все это он сказал по-немецки, чтобы старый слуга понял его, но тот не обратил внимания на шутку и ответил сухо и тоже по-немецки:

– Да, нужно же когда-нибудь вернуться в более благоразумное общество.

Молодым людям, казалось, очень понравилось это замечание, потому что они разразились дружным хохотом, от которого не отставал и Пауль Верденфельс.

– Благодарите же за комплимент! – воскликнул он. – Он ведь вовсе не шутит. Однако ты позволяешь себе лишнее, Арнольд!

– Я только исполняю свой долг, – послышалось в ответ. – Когда покойная баронесса лежала на смертном одре, она торжественно передала мне барона Пауля. «Арнольд», – сказала она, обращаясь ко мне…

– Ради Бога, перестаньте! – перебил его Остен; – Вы по крайней мере раз двадцать рассказывали нам ату историю. Мы давно знаем, что вы заменяете и отца и мать господину Верденфельсу и что он чувствует к вам такое же уважение, как и все мы.

– И прежде всего я, – вскричал Бернардо, – так как мне приходилось чаще всего быть предметом его проповедей, которые до глубины души трогали меня!

Старый слуга обвел всех собравшихся недружелюбным взглядом и остановился наконец на веселом художнике.