Причем не раз…
Итак, герцог Бэкингем появился в Париже. Разумеется, миссия его не исчерпывалась устройством матримониальных дел английского короля. Еще король поручил герцогу сформировать при дворе партию, которая поддерживала бы протестантов во Франции. Зная, какую роль играли при французском дворе красивые женщины, наслышанный о страсти кардинала, фактического правителя страны, к королеве, он вознамерился повлиять на Анну и первым делом тайно встретился с ее ближайшей подругой и наперсницей – мадам де Шеврез. Бэкингем знал женщин и был, как говорится, в курсе, что, по меткому выражению одного историка, «особам этого пола невероятно трудно хранить при себе самые серьезные тайны, особенно от тех счастливцев, которым удалось тронуть их сердце». Поэтому он постарался тронуть сердце мадам де Шеврез, что ему удалось легко. Герцогиня не только пообещала ему покровительствовать протестантам, но и принялась безудержно болтать обо всех тайнах мадридского, то есть, пардон, парижского двора. И в том числе о том, сколь печальна жизнь молодой и прекрасной французской королевы, у которой даже и любовника-то нет! При этом мадам де Шеврез добавила одну прелестную интимную деталь: оказывается, у Анны Австрийской настолько нежная кожа, что она не может носить льняных рубашек – только батистовые. И вообще именно благодаря ей в моду во Франции столь яростно ворвался дорогой батист.
Обуреваемый волнением и любопытством (он думал, что таких женщин просто нет на свете, они только в сказках остались!), Бэкингем на следующий день был представлен Анне – и наконец-то понял, что не лгут люди, которые утверждают: любовь с первого взгляда бывает на самом деле. Она и есть самая сильная, самая страстная любовь! Теперь он думал только о том, как произвести на королеву впечатление. Однако того, что впечатление уже произведено – да еще какое! – не заметил бы только слепой: таких мужчин, как Джордж Вилльерс, Анна никогда не видела, думала, что их вообще не существует в природе.
То есть эти двое – этот мужчина и эта женщина – были потрясены друг другом и ни о чем больше думать и мечтать не могли, как о новой встрече. И герцогиня де Шеврез с болью поняла, что не видать ей английского красавца в своей постели, потому что он всецело поглощен мечтами о том, как бы оказаться в постели другой, с другой женщиной…
Что ж, мадам де Шеврез и впрямь была женщиной незаурядной (любившие ее мужчины и не любившие ее историки совершенно не лгут): она нашла в себе силы не только смирить собственную ревность и любовь, но и сделаться пособницей любовного приключения соперницы. То есть – королевы.
Итак, Париж праздновал бракосочетание Генриетты. Описывать все пиры нет смысла, ибо они были неописуемы. Однако на второй день произошло событие, которое надолго впечатлило даже пресыщенных парижан. Событием этим стало явление на бал герцога Бэкингема. Желая как можно сильнее поразить королеву, он оделся так, что не было конца и края восторгам дам и бешенству кавалеров. Что и говорить, своей внешностью и фигурой герцог мог бы пленить и в самой простой одежде, а вовсе без оной и того пуще, однако наш premier monsieur а la mode разрядился в пух и прах, другого слова не подберешь.
В тот вечер на Бэкингеме был серый атласный колет, вышитый жемчугом, с крупными жемчужинами вместо пуговиц, на шее в шесть рядов было надето такое же ожерелье, из-под которого сияла бриллиантовая звезда ордена Св. Георгия, стоимость которой равнялась восьмистам тысячам пистолей. Белые перья на берете были прикреплены пятью баснословными бриллиантами (солитерами) в пятьсот тысяч ливров каждый. В уши были вдеты жемчужные серьги. Вышивка зеленого бархатного камзола заслуживала быть представленной в музее изящных искусств…
Ослепив весь двор богатством и красотой, герцог поразил всех еще и своим мастерством танцора. В кадрилях он был по этикету кавалером Анны Австрийской (к своей бурной радости), и эта пара поистине напоминала Венеру и Аполлона в костюмах XVII столетия…
Между прочим, если Бэкингем был monsieur а la mode, то Анна Австрийская вполне могла бы зваться madamе а la mode. Говорят, именно она ввела в моду пышные рукава, чтобы скрыть свои руки, которые будто бы были несколько полноваты. Впрочем, может быть, так Анне только казалось, потому что ее считали совершеннейшей красавицей. Она обожала неяркие цвета, полутона, и, чтобы угодить королеве, мануфактурщики изобретали новые и новые оттенки, которым давали самые изысканные, а порою совершенно невообразимые названия. В те времена были ткани цвета сухих листьев, брюха косули, живота монашки, печальной подруги, бедра испуганной нимфы, летне-серого цвета, цвета селадона, астрея, расцарапанного лица, крысино-серого, вянущего цветка, цвета первой зелени, бурой зелени, веселенько-зеленого, морской волны, луговой зелени, гусиного помета, цвета зари, умирающей обезьяны, веселой вдовы, утраченного времени, серного пламени, несварения, обозленной обезьяны, мартышкиного риса, воскресшего покойника, больного испанца, умирающего испанца, цвета поцелуй-меня-моя-крошка, цвета смертного греха, хрустального, копченой говядины, обычного окорока, любовных желаний, каминного скребка… et cetera et cetera!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу