Елена Арсеньева - «Веселая» смерть (Ревность по-русски)

– Знаю, о чем думаешь, – сказал тем временем Ехменьев, пристально глядя на него. – Трусишь небось, что не сможем мы того… концы в воду спрятать… Точно? Ну так ты не трусь, не бойся. Никому ничего и в голову не взбредет, пусть даже он сам Путилин.

– А это кто ж такой? – удивился ловчий.

– Да есть один таков человек, который, говорят, сквозь землю на семь верст видит. Я про него раньше только слышал, а вот сегодня повидать пришлось. Приехал, знать, скрытно, у кого-то из своих друзей живет. Есть у меня подозрение, что присматривался он ко мне особенно, не по-соседски присматривался! Небось донес кто-то что-то… Ну так тем лучше. Будет очень даже забавно устроить все именно теперь, когда Путилин здесь. Пусть своим знаменитым нюхом докопается, что за штуку мы отчудим! Ему ни в жизнь не догадаться, что я задумал пойти по пути Ивана Грозного!

– Да что ты, барин! – смешно отмахнулся Серега. – Как возможно сие? Грозный-то ведь был царь, а мы…

– Он был не только царь, он был и разбойник, – отмахнулся барин. – Ловко умел людей жизни лишать! Приелись ему уже привычные казни: на кол кого посадить или там голову с плеч… И однажды пришла ему на ум мысль: можно ли убить человека, не оставив никаких следов? Думал он, думал… И придумал пытку особенную, изощренную, такую, что человека до смерти заведешь, а следов на нем не останется, скажут: от сердца помер… или померла… – И страшная улыбка мелькнула при сих словах на его лице.

– Какая же это казнь, что за пытка такая? – спросил Серега, внутренне поежившись при виде улыбки барина и мысленно взмолившись о том, чтобы никогда не возникла она на барском лице по его, Серегиному, поводу.

– Неужто не догадываешься?

– Нет, батюшка мой!

– А ты думай, думай…

– Нет, ничего удумать не могу.

– Ну так я тебе кое-что подскажу.

– Подскажи, сделай такую милость.

– Сперва ты мне ответь: которая из дев или баб твоих – а ведь не секрет, что знатный ты котяра, каждый месяц для тебя – март! – тебе менее всего мила?

– Как это? – не понял Серега. – Они все милки, все ко мне ласковые.

– Ну, может, которая обидела чем-то? Вот я слышал, будто Варька…

– Правда твоя, барин! – спохватился Серега. – Варька загуляла с кузнецом. Но ведь я все равно уж бросил ее прежде, и она небось в загул пошла, чтобы мне отомстить. Только мне и на нее плевать, и на кузнеца, и на шашни их. У меня таких, как та Варька, несчитано, а Варьке цена – в базарный день пятачок пучок. Она ведь такая…

– Хватит! – перебил барин не в меру разболтавшегося ловеласа. – Ты мне толком скажи: хочешь с Варькой поквитаться за кузнеца?

Серега озадачился: он вот сию минуту объяснял барину, что никакой злости к Варьке не чувствует, а тот свое гнет – поквитаться да поквитаться… Значит, ему зачем-то нужно, чтобы Серега поквитался с Варькой. Коли так, то лучше согласиться, спорить с господином Ехменьевым опасно.

– Конечно, хочу! – не моргнув глазом, ответил Серега, и барин довольно потер руки:

– Ну, давно бы так. Кстати, скажи, боится ли она щекотки?

– Щекотки? – изумился Серега. – А как же! Разве сыщется на свете такая баба, чтоб щекотки не боялась? Варвара же – особенно. Чуть тронь ее за бочок, она хи-хи-хи да ха-ха-ха, так и рассыплется!

– Хорошо, – ухмыльнулся Ехменьев. – А теперь веди сюда Варвару!

И Серега проворно выбежал вон, чтобы спустя некоторое время вновь явиться в комнате барина, теперь уж волоча за руку дебелую и красивую молодую женщину, одетую кое-как, потому что вызвал ее Серега условным посвистом прямо из постели. На лице Варвары еще сияли отсветы доверчивой надежды – ведь она крепко любила Серегу, страшно мучилась из-за его равнодушия, а с Минькой-кузнецом и впрямь загуляла лишь для того, чтобы возбудить охладелые чувства бывшего любовника. В первую минуту, лишь только Варвара увидала Серегу под своим окошком, мелькнула у нее мысль, что и впрямь воротились прежние времена, однако в объятия свои Серега ее не заключил, целовать не целовал, а прямиком потащил в барский дом. Но и тут Варвара еще не затревожилась: ведь в былые времена она часто бывала в господских покоях, где распутный Ехменьев любил попользоваться молодой и безотказной красотой… иной раз поочередно со своим ловчим. Да, любил, любил «благородный» господин иной раз изваляться в грязи по самую макушку! (Как ни странно, добавим от себя: после таких вакханалий а-ля рюсс он с большей злобою начинал донимать ревностью жену, ибо судил обо всех по себе.)