Жюльетта Бенцони - Чужой

Акушерка встала, подошла к нему, положила руки на его плечи, пристально глядя ему в глаза.

– Не пытайся придумывать для себя причины, в которые ты сам не веришь! Ты знаешь, что это будет трудно сделать, потому что ты был довольно глуп... или довольно слаб, чтобы сделать из нее любовницу.

– Она мне не любовница! – возразил Гийом. – Я признаюсь, что мы провели ночь вместе в Овеньере, только одну ночь! Я не знаю, что со мной случилось, но я сразу же пожалел об этом, и когда я поехал за ней, то пошел спать в трактир в Порт-Байе. Она знает, что я ее не люблю и хочу, чтобы она уехала.

Мадемуазель Леусуа опустила руки, пожала плечами и вздохнула.

– Пожелаем, чтобы отъезд состоялся! Это нужно... для тебя и для нее. Здесь она подвергается опасности.

– Опасности? – недоверчиво переспросил Тремэн.

– Не жизнь ее, но, может быть, рассудок! Скоро ты будешь единственным, кому это неизвестно, Гийом, но в доме происходят странные вещи...

И она начала пересказывать рассказы мадам Белек и Потантена о странных событиях рождественской ночи, о портрете, который не остался висеть на стене в комнате Артура, и о беспокойстве Китти.

– Ты расспросил Артура о причине его пребывания в комнате мисс Тримэйн прошлой ночью? – спросила она.

– Да, конечно! Он нам все рассказал. Однако эта история с платьями, снятыми с вешалок и сваленными в кучу, мне кажется бредовой. Какой призрак, если таковые существуют, стал бы развлекаться подобными глупостями?

– Я с тобой согласна. Это мне кажется слишком, и я думаю, что здесь замешана рука человека. Тем не менее призрак Агнес, умершей без раскаяния и насильственной смертью, живет в этих стенах, которые она желала сохранить за собой. Она слишком ненавидела Мари, и эта ненависть перешла на Лорну.

– Что же мне делать теперь?

– В ближайшее время ничего особенного. Лорна будет спать по крайней мере до вечера благодаря дозе опиума, которую Пьер Аннеброн предписал ей, а завтра посмотрим. Одно ясно: она очень плохо выглядит! Возможно, что пережитое очень ее потрясло.

Высказывая такое мнение, мадемуазель Леусуа была очень оптимистична. И вскоре это стало весьма очевидно. Когда Лорна пришла в себя, то оказалось, что она в самом деле очень больна. И до такой степени, что семейный врач Аннеброн всерьез забеспокоился. Бледная, с ввалившимися глазами, с болезненной складкой в уголках губ, она лежала, свернувшись клубочком в постели, судорожно цепляясь за одеяло, а сердце ее учащенно билось. Приступы слез сменялись депрессией, и было невозможно вытянуть из нее ни слова. Ночью дом оглашался криками от преследовавших ее кошмаров. Она впадала то в столбнячное состояние, то в озноб, то покрывалась таким потом, что Китти была вынуждена менять ей белье... Лорна разрешала входить к ней только Китти и доктору, и, Бог знает почему, мадемуазель Анн-Мари. Она выглядела так плохо, что никого не хотела видеть, даже младшего брата.

– Он ненавидит меня почти так же, как маленькая сварливая девчонка и другой мальчишка, – повторяла она с маниакальным упорством. – Гийом единственный, кто не желает мне зла, но с таким лицом я не могу ему показаться...

Иногда она цеплялась за Пьера Аннеброна и клялась ему, что ее пытались отравить. Поэтому она потребовала, чтобы ее сиделки пробовали каждое блюдо, подаваемое ей. Но чаще всего она соглашалась лишь пить молоко и пила его в большом количестве.

– Тебе не кажется, что она сходит с ума? – спросил Тремэн у врача.

– Нет, но пережитая история очень подействовала ей на нервы. Откровенно говоря, я считал ее более крепкой. И я думаю, нет ли у нее природной склонности к определенной форме истерии, от которой усиливается невроз, вызванный пережитым страхом...

– А как ты думаешь... это надолго?

– От нескольких дней до нескольких месяцев и даже лет. Но успокойся, – сказал он, увидев, как его друг побледнел. – Я очень надеюсь вывести ее из этого состояния, как только она начнет вести нормальную жизнь. Я выписал ей довольно сильные успокаивающие средства. С другой стороны, даже если тебя это шокирует, страх быть отравленной – не такая уж плохая вещь: молоко в этих случаях действует очень эффективно. Кроме того, как только она встанет на ноги, она захочет поскорее уехать от всех опасных людей на другой берег Ла-Манша. Мои британские коллеги завершат лечение... Гийом ожил. С самого начала болезни Лорны он не переставал бояться, что ее пребывание в Тринадцати Ветрах будет длиться вечно. В этом он видел главное препятствие для своего счастья, еще более серьезное, чем война, о которой все больше и больше поговаривали в столице. Ему было неясно, как он сможет отправить двух женщин по морю, ощетинившемуся пушками, если начнутся военные действия. Разве что самому Доставить их в хороший порт, самому попасть в плен и подвергнуть риску корабль.