Елена Арсеньева - Нарцисс для принцессы (Анна Леопольдовна – Морис Линар)

На ее счастье, Бирон так «хорошо» правил, что вызвал всеобщую ненависть. Более или менее сносно относилась к нему только царевна Елисавет, в которую Бирон был тайно влюблен, а потому старался не притеснять эту никому не нужную красавицу. 8 ноября 1740 года, не «поцарствовав» и месяца, Бирон был арестован фельдмаршалом Минихом, которого поддерживали военные, и сослан в Пелым.

Анна Леопольдовна стала правительницей.

Около этой калитки в ограде, отделяющей большой запущенный сад некоего частного дома от столь же запущенного, только еще большего сада Летнего дворца, всегда стоял часовой. Ничего удивительного в том, что в этом саду околачивался часовой, не было: ведь в Летнем дворце жила правительница Анна Леопольдовна, матушка малолетнего императора Ивана V Антоновича. Правительницу надлежало охранять. Гораздо удивительнее, что здесь, в столь укромном уголке, стоял только один часовой.

Смешно. Ну кто, какой злоумышленник, возымей он опасное намерение, попрет с улицы? Даже и не торчи там целая гвардия часовых! Нет, всякий уважающий себя злодей непременно поищет местечко, которое почти не охраняется. Вроде этого сада. Так что именно здесь надо бы гвардию расставить на каждом шагу!

Но часовой всегда был один. И вел он себя, надо сказать, очень странно. Когда царевна Елизавета Петровна, загулявшись по саду своей кузины, полюбопытствовала однажды, что там, за калиточкой, чье владение, часовой пройти ей не дал. Точно так же завернул он однажды прочь и самого принца Брауншвейгского, Антона-Ульриха, мужа Анны Леопольдовны. Принц просто ушам своим не поверил, услыхав решительное:

– Ходу нет, пускать никого не велено!

Принц Антон-Ульрих, впрочем, счел, что такая решительность вызвана исключительно соображениями безопасности, и скандала устраивать не стал: отправился покорно восвояси, даже не полюбопытствовав, что ж там за дом такой виднеется за оградой. Да и царевна Елисавет, по врожденному легкомыслию, немедленно об этом доме забыла. А вот кабы дали волю своему любопытству Елисавет и Антон-Ульрих, кабы решились они покараулить и выведать, когда и по какому случаю открывается калиточка, узнали бы они, что проход в нее дозволен только двоим. Мужчине и женщине. Женщиной была любимая фрейлина правительницы Анны – Юлиана Менгден. Ну а мужчиной – новый (вернее, старый!) саксонский посланник, обольстительный граф Морис Линар. Именно он снимал тихий дом, стоявший в глубине заброшенного сада. И об этом жилище не знал ни польский король, ни дрезденский двор, интересы которых представлял граф Линар в России, ни русские министры, в том числе всемогущие фельдмаршал Миних и вице-канцлер Остерман.

Этот дом был снят не для устройства дел государственных, а любовных свиданий. Однако ошибкой было бы думать, что дамой сердца Мориса Линара была вышеназванная Юлиана Менгден!

…Он проходил через калитку, прикрывая лицо плащом, открываясь только на миг, чтобы вышколенный часовой увидел: идет именно тот, кому идти здесь дозволено. Чуть только раздавался скрип калитки, как из-за деревьев выступала женская фигура в ярко-синем платье. Юлиана всегда носила ярко-синее или голубое – это были ее любимые цвета. Подхватив графа под руку и заглядывая ему в лицо с самой приятной улыбкой, фрейлина увлекала его к двери, ведущей во дворец, – столь же укромной, что и калитка в ограде. Боковой темной лестничкой, на которой пахло пылью и мышами, они поднимались на верхний этаж. Если бы их застигли на этом пути, Юлиана прославилась бы как шлюха, которая водит к себе любовника, пользуясь тем покровительством, которое оказывала ей правительница Анна. Был бы скандал… Дойди он до принца Антона-Ульриха, Юлиану, возможно, вышвырнули бы туда, откуда она несколько лет назад приехала с двумя своими сестрами, – в Лифляндию.

А может, и не вышвырнули бы! Подумаешь, принц Антон-Ульрих! Да кто его принимает всерьез?..

Наконец в стене возникала еще одна укромная, незаметная дверь. Ключ от нее был только у Юлианы. Она отпирала заботливо смазанный замок бесшумно, двумя привычными поворотами. Потом отходила в сторонку и давала дорогу Линару. Иногда она позволяла себе подмигнуть или сделать шутливый реверанс красавчику графу. Он тоже позволял себе ответно подмигнуть, пощекотать Юлиану под востреньким подбородком или даже грубо лапнуть ее за грудь. Вернее, за корсет, ибо Юлиана, к несчастью, была плоской, аки доска.

Она не принимала вольностей всерьез и не больно-то ими возмущалась. Это были всего лишь незначительные знаки внимания, нечто вроде монетки, брошенной расторопной служанке.