Елена Арсеньева: Поверженный герой (Самсон, Израиль)

Ну, наконец-то все приготовления были закончены, и началась свадьба. По филистимскому закону выбрали тридцать дружек, которые должны были сидеть рядом с женихом все семь дней пированья. Ох, как расфуфырились знатные филистимляне! Какие умопомрачительные прически себе сделали! Как ярко накрасили веки синей краской! Как они задирали носы! Как снисходительно взирали на жениха! Как кичились своим умом и богатством!

А у Самсона никакого богатства, кроме силы, не было. Он вспомнил, как победил льва, от которого эти чванливые красавчики бегали наперегонки наутек, и пришел в отличное настроение.

– А хотите, я загадаю вам загадку? – спросил он дружек. – Если вы отгадаете мне ее в семь дней пира и отгадаете верно, то я дам вам тридцать синдонов [1]и тридцать перемен одежд. Если же не сможете отгадать, то вы дадите мне тридцать синдонов и тридцать перемен одежд.

– Ну-ну, – снисходительно сказали дружки. – Загадывай загадку твою, послушаем.

– Вот она, – лукаво усмехнулся Самсон. – Из ядущего вышло ядомое, а из сильного вышло сладкое.

Дружки переглянулись и несколько помрачнели. Никому ничто не шло в голову.

Еще мрачнее они стали через три дня... через четыре... через пять и шесть... Ну а потом поняли, что в жизни им такого не разгадать и придется раскошеливаться.

Разумеется, они были богаты. Но понятие богатства в те баснословные времена изрядно отличалось от того, что мы подразумеваем под ним теперь. Богаты, да. Но не настолько, чтобы взять да и выложить какому-то там иудею свои одежды. Может, у них и было всего две или три перемены, у тех знатных филистимлян. И если по одной отдать, останется всего ничего. И поняли они, что надо что-то делать. Хитрость какую-то подстроить, что ли...

Выждав минуту, подступили они к жене Самсона и ну ее стращать:

– Вызнай у своего мужа разгадку, не то плохо тебе придется. Неужели думаешь, что мы станем разоряться ради него? Убьем его и тебя вместе с ним. И отца твоего не помилуем.

Сула посмотрела в лица своих дорогих соплеменников и поняла, что ничего хорошего ждать от них не приходится. Само собой, ей совершенно не хотелось погибать сразу после свадьбы. Да и вообще не хотелось! И она принялась всячески ластиться и уговаривать своего молодого супруга, чтобы открыл ей тайну.

А ведь он был влюблен... И, как ни крепился, вскоре взял да и рассказал все. Ну какой мужчина устоит, если перед ним плачет молодая и любимая жена? Не то чтобы Самсон ее пожалел... он просто испугался, что она откажет ему в своих милостях. А те милости, которые он испытывал уже в течение шести ночей, ему очень нравились. К тому же он и вообразить не мог, что жена способна предать его.

Да и Сула, честно говоря, не предполагала, что совершает именно предательство. Думала, просто спасает свою жизнь, а ведь вышло так, что погубила себя...

И вот подошло время подводить итоги пари. Самсон уже довольно потирал руки, уверенный, что вскоре будет щеголять в новых нарядных одеяниях, под которые наденет – как и положено знатному человеку! – новые рубашки из тонкого полотна. Он предвкушал миг, когда увидит дружек, утративших свой прежний высокомерный и презрительный вид. Однако он рановато радовался, рановато предавался блаженным мечтам, потому что дружки явились к нему с прежними высокомерными физиономиями и сообщили, что разгадали загадку:

– Да это всего-навсего медовые соты в пасти мертвого льва!

Самсон сразу понял, что своим умом они до верного ответа не смогли бы додуматься. Жена им рассказала, точно...

– Если бы вы не пахали на моей телице, то не отгадали бы моей загадки, – сказал он грубо.

– Мы не понимаем, о чем ты говоришь! – возмутились дружки. – Лучше проигрыш плати, не увиливай!

Да, проигрыш предстояло заплатить, это уж святое дело. Не заплатишь – подвергнешься страшному позору. Филистимляне и так распускали на всех углах слухи: мол, иудеи обманщики, так и норовят увильнуть от исполнения обещания и обобрать всякого честного человека.

Но где, в отчаянии воззвал Самсон к небесам, где ему взять тридцать синдонов и тридцать перемен одежд? У него всего один синдон и одна перемена...

Видимо, Бог Израиля уже крепко ополчился против филистимлян, которые прежде были орудием его кары народу иудейскому, видимо, он уже решил, что некоторая их часть должна быть истреблена, потому что Самсону вдруг пришла в голову такая мысль: если у него одежд нет, а у других есть, значит, надо украсть одежды у других, потому что ему, Самсону, нужно, а они... они обойдутся!