Николь Джордан - Коснись меня огнем

Безразличие к собственной судьбе и было причиной его решения пойти на войну, но по иронии судьбы это безразличие часто принимали за храбрость, а его безрассудные поступки объявлялись подвигами. Он был безжалостен к себе, но понял одно: в какую бы гущу боя он ни бросался, как бы быстро ни скакал, убежать от себя было невозможно. Он так и не сумел заполнить щемящую пустоту в душе. В жизни у него ничего не осталось. Ни радости, ни страсти, ни огня. Только сны о покойной жене. Только чувство вины…

Проснувшись, он зажмурился от яркого солнечного света, льющегося в комнату. Почувствовав знакомое прикосновение, он тихо застонал и прикрыл глаза от яркого света.

Уилл Террел, его денщик и камердинер, склонился над ним и, осторожно разбинтовав бедро, заворчал:

— Никогда не считал вас глупцом, милорд, но, похоже, ошибался. Рана опять открылась.

Джулиан закусил губу, чтобы не обидеть его резкостью. Он и правда вел себя прошлой ночью как идиот. У камердинера есть все основания упрекать его в неосторожности. Уильям спас ему ногу, отстояв ее у варварской полевой хирургии, да и потом выхаживал его в самое трудное время, когда Джулиан страдал от длительных приступов боли и впадал в забытье, кормил, делал перевязки, заставлял пить горькие травяные настои. Однажды ужасная рана так загноилась, что Уиллу пришлось вскрывать ее и делать дренаж. Но, в конце концов Уилл справился с ней теми же домашними средствами, которыми лечил лошадей хозяина. Выздоравливающий Джулиан, прошедший через пытку невыносимой, раздирающей боли, мало чем напоминал прежнего Джулиана.

И вот теперь, когда только начал восстанавливать форму, он вновь отброшен назад, и все ради нескольких мгновений наслаждения.

Не переставая ворчать, Уилл сделал перевязку, потом принес воды, лезвие и мыло, чтобы побрить хозяина. Посмотревшись после бритья в небольшое зеркало, Джулиан едва узнал себя. За летние месяцы, что он провел в баталиях, кожа покрылась темным загаром. Однако под загаром скрывалась нездоровая бледность. Но что еще хуже, его некогда красивое лицо обезображивал ужасный шрам, который рассек щеку до самого виска. В дополнение ко всему вполне вероятно, что он останется хромым. Хорошо еще, что нога цела. Он выжил только благодаря заботам Уилла, надо довольствоваться тем, что есть.

Но камердинер вовсе не был доволен. Собрав бритвенные принадлежности и в сотый раз пробормотав: «Как я буду счастлив, когда увижу эту проклятую папскую страну в последний раз», — вышел из спальни.

Джулиан устало откинулся на подушки, задумавшись о будущем. Он часто предавался этому за прошедшие недели. Его переправят в Англию, если он не пожелает остаться в Испании. Но хочет ли он домой?

Он знал, что думает по этому поводу Уилл. Верный слуга не только мечтал вернуться домой, но часто открыто и честно заявлял, что его светлость уже достаточно долго предается искуплению вины.

Джулиан подумал, что слуга, возможно, прав. Может, и правда пора положить конец самоизгнанию и вернуться в Англию. Пожалуй, он достаточно настрадался — потерял жену, друзей, имя, привычную жизнь… За четыре года он так и не нашел искупления, которое искал. Он безмерно устал от войны, смерти, боли.

Стиснув зубы, Джулиан медленно сел и свесил ноги, дотянулся до костылей, которые стояли рядом с кроватью, и настроился на очередную пытку — надо разрабатывать мышцы, учить их двигаться.

Точно так же надо приводить в порядок и голову. Он наконец принял решение. Пора возвращаться домой, взглянуть в лицо прошлому.

Хартфордшир, Англия Сентябрь 1813 года

В обычных обстоятельствах Блейз Сент-Джеймс никогда бы и в голову не пришло убежать с цыганским табором. Но в том-то и дело, что обстоятельства не обычные. Она была в отчаянии. Отчим отправил ее в Англию, наказав без мужа не возвращаться.

Не то чтобы она очень противилась замужеству. Она бы с удовольствием вернулась в Филадельфию и занялась поисками супруга, будь у нее выбор. Но сейчас Америка в состоянии войны с Англией, поэтому пересекать океан — дело опасное. А английская родня объединилась против нее, исполнившись решимости подчинить ее своей воле.

С не меньшей ответной решимостью Блейз собиралась разрушить их планы. Ей совершенно не хотелось выходить замуж ни за чопорного, спесивого англичанина-аристократа, похожего на ее отчима или на ее английских кузенов, ни за грузного землевладельца, которого выбрала для нее тетушка. Сквайр Дигби Фезерстоунхоф мало чем напоминал принца, о котором обычно мечтают юные девы, а Блейз в особенности. Одна лишь мысль о том, чтобы связать с ним жизнь, заставляла ее содрогнуться.