Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 2

Это место было названо Брох Туарах в честь высокой каменной башни, построенной несколько веков назад. Она возвышалась над склоном горы, позади нашего имения. Люди, которые жили здесь, называли его «Лаллиброх». Насколько я понимаю, это должно было означать «Ленивая башня». Но это же равносильно тому, как сооружение цилиндрической формы окрестить «Башней, обращенной фасадом на север».

— Как может круглое здание смотреть на север? — спросила я, когда мы медленно ехали по узкой, извилистой каменистой тропе, поросшей вереском, — тропа была протоптана маралами, и ехать по ней можно было только цепочкой, друг за другом. — Но у башни не бывает же фасада.

— У нее есть дверь, — резонно возразил Джейми, — и она смотрит на север.

Он остановил свою лошадь у крутого обрыва спуска и свистнул, подавая какой-то сигнал лошадям, которых он вел за собой. Мускулистые четвероногие сразу же сбились в кучу, теперь их поступь изменилась, они осторожно вытягивали переднее копыто на несколько сантиметров вперед, ощупывая болотистую почву, сменившую каменистую тропу, и только после этого решались сделать очередной шаг. Лошади, купленные в Инвернессе, были крупными и красивыми. Выносливые маленькие пони, распространенные в горных районах Шотландии, больше бы подошли для этих дорог, но эти лошади, все кобылы, были предназначены для выведения лучшей породы, а не для работы.

— Ладно, — сказала я, переступая через маленькую канаву с водой, пересекающую оленью тропу. — Прекрасное объяснение. Но почему Лаллиброх? Почему башня называется ленивой?

— Она слегка отклонилась от центра, — ответил Джейми. Мне была хорошо видна его голова, чуть наклоненная вперед — он внимательно следил за дорогой, — и несколько прядей золотисто-рыжих волос, развеваемых полуденным ветерком. — Это трудно заметить сразу, но если взглянуть на нее с западной стороны, то можно заметить, что она слегка наклонилась к северу. А если смотреть из одной из щелей, расположенных над дверью на верхнем этаже, то не увидишь основания башни по той же самой причине.

— Полагаю, что в тринадцатом веке еще не знали об отвесах, — заметила я. — Поэтому приходится только удивляться, что она до сих пор не упала.

— О, она падала, и не раз, — заметил Джейми, повышая голос из-за усиливающегося ветра. — Люди, жившие здесь, снова поднимали ее, поэтому она и находится сейчас в наклонном положении.

— Я вижу ее! Я вижу ее! — раздался из-за моей спины голос Фергюса, дрожащий от волнения. Ему было разрешено остаться в седле, так как его вес не слишком обременял лошадь. Оглянувшись назад, я увидела, как он прыгает в седле, крича и размахивая руками. Его лошадь, спокойная, терпеливая кобыла, была несколько озадачена необыкновенным поведением седока, но, по-видимому, не пыталась сбросить его в растущий вдоль дороги вереск. Фергюс все так же безумно любил лошадей и не мог упустить случай, чтобы не сесть в седло. Джейми, исполненный понимания и жалея парнишку — любителя лошадей, потакал ему, сажал его позади себя в седло во время своих дальних и близких поездок и разрешал ему кататься одному на каретных лошадях Джареда, больших и сильных, которые лишь удивленно прядали ушами в ответ на крики и пинки Фергюса.

Я напрягла зрение и посмотрела в направлении, куда он указывал. Он был прав. Сидя на лошади, он смог различить темный силуэт старинной каменной башни. Родовое имение, расположенное на более низком уровне, было еще труднее различить. Построенное из белого камня, оно отсвечивало на солнце, сливаясь с окружавшими его ячменными полями, а кроме того, оно было скрыто от наших глаз деревьями, представляющими собой лесополосу, защищающую ячменное поле от ветра.

Я заметила, что Джейми тоже вытянул шею, и поняла, что он увидел свой дом. Он постоял с минуту молча, не двигаясь, лишь широко расправив плечи. Ветер трепал его волосы и яркий шотландский плед. Складки пледа вздувались на ветру, и казалось, что Джейми вот-вот поднимется над землей и станет радостно парить в вышине подобно воздушному змею. Это напомнило мне надувшиеся паруса кораблей, готовых покинуть Гавр. Я стояла на пристани, наблюдая суматоху, царящую при отплытии и прибытии кораблей. Чайки сновали среди мачт, пронзительно крича, и их рокочущие голоса сливались с голосами матросов.